Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны

— У меня есть сестра. Родилась она 13 марта по новому календарю. Как ее зовут?

— Евдокия, — не моргнув глазом сказала «пустынница» и не ошиблась. И объяснила, как просто ей было это определить.

И еще эксперимент был проделан. В библиотеке «Комсомольской правды» перед отлетом на Абакан нашел я старинное издание «Слова о полку Игореве». В нем старославянским шрифтом напечатана древняя повесть без перевода на современный язык. Студенты-филологи, навещавшие Лыковых, написали: «Агафья легко и свободно читала «Слово». Проверка показала: нет, не свободно и не легко!

Большинство слов древнего сочинения не было известно ни нам, ни Агафье, а без этого чтение, лишенное понимания, не пошло. На первом листе мы его и закончили.

Не получил развития и разговор о тысячелетии крещения на Руси. Агафье, разумеется, ведом был князь Владимир и его бабка Ольга и крещение на Днепре. Но рассказ о событиях юбилея оставил ее равнодушной. По ее представлению, было все это продолжением никонианства: «Истинная вера-то сберегалась в лесах».

…Поминая родных.

…В избушке от перегрузки ночлежниками было душно. Под утро, осветив фонариком циферблат будильника, я вышел в тайгу. Возвращаясь, заметил: Агафья не спит, шепотом молится.

— Ты что же, и не ложилась?

— Так ведь время-то в разговорах прошло, надо и помолиться.

— Сколько же времени в сутки занимает молитва?

— Пять часов или, может, четыре…

Ерофей утром пошел искать петуха (и нашел), а нас с Николаем Николаевичем Агафья повела в огород. Был этот горный склон, с утра до вечера обласканный солнцем, не по сезону зеленым. Нынешний год, опрокинувший засуху на Америку, страшные наводнения на Бангладеш и Судан, подаривший жаркое сочное лето Европе, тут, в азиатских Саянах, отличился дождями. Мокрым было все лето. Абакан, без того своенравный, вышел из берегов, навалял повсюду деревьев, местами изменил русло, изменил привычную на реке обстановку. Ерофей не единственный в этом году опрокинулся с лодкой. Вблизи поселка геологов у речного завала был обнаружен труп какого-то горемыки. И лодка — рядом. У геологов Абакан смыл полосу, на которой садились Ан-2, — до поселка можно было добраться лишь вертолетом. До Агафьи тоже — речные броды были неодолимы. Дождь (и снег в июне!) «повредил», как сказала Агафья, лесные ягодники, и она запаслась лишь сушеной смородиной. Кедры в этом году без орехов. «Лесное кормление» осело в избушке только запасом груздей. Их, по старой привычке, Агафья не солит, а сушит.

Огород не подвел. Только все созревание опоздало. Во время «экскурсии» Агафья нас угощала стручками бобов и гороха, они были зелены, как в июле. Зеленой стояла дремотная конопля, чуть забурелась (сентябрь!) полоска полеглой пшеницы. И все остальное — морковка, картошка, лук, чеснок, репа — вовсю зеленело.

Картошки Агафья надеется собрать ведер триста. Это основа ее питания.

— А зачем конопля и пшеница в столь малых количествах?

Оказалось, семенной фонд! Помощь «мирская» — дело хорошее и приемлемое, а все же — береженого бог бережет — полезно помнить об «автономии». Сейчас запас продуктов у «пустынницы» таков, что год она продержалась бы автономно. Расспрашивала, чем и как надо кормить собаку и кур, принесла для пробы козам подол комбикорма.

— Ты рассказала бы нам, чем сама жива и сыта? — попросил от костра Ерофей.

Агафья с готовностью рассказала, что ела вчера, что собирается есть сегодня, что будет завтра. За стол садится два раза в день — в обед и ужин.

Еда монотонная, но вполне сносная: суп из сушеных груздей и картошки, сама картошка, суп из гороха, приправой — репа, морковка, лук и чеснок. Каша овсяная, рисовая, пшеничная. Иногда ложка масла, меда. Между обедом и ужином, как семечки, — кедровые орешки. Хлеб белый, квашеный, печенный на сковородке. Венец всему — молоко. К нему Агафья привыкла, чувствует его силу и потому готова возиться с козами. Скучает по рыбе, когда-то очень доступной в этих местах.

Этим летом пробовала бросать в Еринат сетку, но неуспешно — уволок паводок. Яйца Агафья уже пробовала, и куриный отряд во главе с петухом кое-что может ей подарить. А ударят морозы — можно будет заколоть коз, и Ерофей, питаем надежду, добудет марала.

Ерофей остается в этой таежной закути главным помощником и советчиком. Нам он признался, что по прежним делам своим в геологической партии очень скучает. Хотел бы вернуться. «Начальство звало, но в этом году не вернусь — гордость не позволяет». Потерпев неудачу в промысле зверя прошлой зимой, этим летом Ерофей в леспромхозе промышлял травы, коренья, папоротник и готовился к зимней встрече с тайгой — подлечил на горячих ключах «морозом битые» ноги и, главное, много беседовал о промысле с людьми опытными. К месту промысла Ерофей собирается загодя, чтобы помочь вот с этого горного огорода выбрать картошку. Агафья на эту помощь рассчитывает.

Вот такие дела в «тупике» на текущий момент.

Ожидание вертолета опять собрало нас к Дружку. Пес наблюдал за резвившимся около конопли бурундуком. Бородатые, как апостолы, козы молчаливо продолжали изучать странного новосела. Агафья то и дело семенила к Дружку с едою. И пес особую эту заботу уже оценил — терся о валенок и старательно, насколько позволял поводок, метил новую территорию.

— Вот-вот, повыше подымай ногу! — поощрял Ерофей. — Теперь все тут твое. Береги имение от медведей и докажи, на что способны собаки в дружбе с людьми.

Дружок первым услышал шум вертолета — поставил топориком уши и вопросительно стал крутить головой. Но когда мы пошли по дорожке к косе, с привязи он не рвался. И Агафье это понравилось.

Вертолет, прихватив Ерофея, успел слетать наверх к старой избе за солью. А когда мы все поднялись над рекой, Олег Кудрин сделал нам и Агафье подарок — пролетел у горы над избушкой. Запомнился дым из трубы, зеленый язык огорода, на привязях — козы, Дружок.

И в центре — Агафья с поднятой кверху рукой.

Фото автора. 23 сентября 1988 г.

(Окно в природу)

Утром в автобусе говорок под гитару: «Потянуло, потянуло холодком осенних песен…»

Песня уехала дальше с автобусом. А холодок леса висит над тропкой, уже посыпанной желтым листом. Спугнутый дрозд летит низко, и листы на дорожке шевелятся от взмахов крыльев.

Лосиный след полон чистой воды от ночного дождя. След ведет на полянку, где зверь ревел, возможно, вечерней зарей, звал кого-то на поединок — крушил на поляне кустарник, ободрал рогами кору сосенки. Зверь, может быть, где-то рядом, схоронился, например, тут, в ельнике. Подносишь пальцы к ноздрям, ладони — рупором… Нет, не отозвался, не вышел на стонущий звук, хотя, случалось, выходил.