Елена Трегубова - Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 1

— Ах ты… Какой же ты гад Крутаков! — Елена, прямо глядя в глаза Крутакову, замотала головой, отказываясь верить собственному слуху, — и побежала от Крутакова прочь вверх по Рождественскому, в чудовищной обиде отбиваясь от попыток Крутакова на узком горбатом тротуаре сзади дернуть ее за манжет куртки и остановить. — Да я вообще не желаю с тобой после этого… Так ты это специально меня… — отдергивала она то правую, то левую ладонь от откровенно смеющегося уже Крутакова. — Это ты специально мне врал бессовестно?! Каждый раз, когда я тебя просила к Темплерову меня отвести?!

— Боялся за тебя потому что! — нагло и тихо хохотал, на бегу, за спиной у нее Крутаков. — Что ты во что-нибудь вляпаешься, сдуррру!

— Да ты… Ты… — Елена вдруг выдохлась, остановилась, резко развернулась к Крутакову — чтобы заявить ему, что теперь уж точно никогда в жизни не будет с ним разговаривать — и, взглянув в чудовищной темноты и веселости огромные его глазищи — вдруг рассмеялась тоже. — Женька… Гад! Во-первых, за кого ты меня принимаешь — я никогда в жизни ни в одну политическую организацию не вступлю — путь даже в самую распрекрасную! Что я, свихнулась, что ли? А во-вторых…

— Это почему это? — с деланной обидой наглейше переспросил Крутаков — и крепко взяв ее под руку невозмутимо рванул по бульвару вперед — мимо манкой арки, которой так удобно было бы проскользнуть, через сквозной двор, в переулок — и дальше, сквозными же, добежать, по горке набекрень, до Юлиного дома; мимо ампирных изб с мутными глазами; мимо низкорослой рощицы руста, пилястр и водосточных труб.

— Да потому что любая политическая организация, где больше двух человек — это уже легкая форма шизофрении! — ругалась на него Елена — специально выбирая выражения пообиднее — своего локтя, впрочем, из-под его руки не выдирая. — Нет, вернее, даже где больше одного человека — это уже шизофрения! Это надругательство над интеллектом и волей!

— Уху! — хумкал в нос, сдерживая смешок, Крутаков. — Соверрршенно верррно! Так зачем же тебе к Темплерррову?

— Я хочу просто помочь вам, чем могу! И… Неужели ты не понимаешь?! Мне любопытно просто! Ужасно хочется с Темплеровым познакомиться… Ну Жень… Ну пожалуйста…

— Ну так сррразу бы мне давно и сказала! — хохотал Крутаков — заворачивая в туманную подворотню и направляясь к телефонному козырьку: быстро выпустил ее руку и другим уже тоном скомандовал: — Пррра-а-аваливай домой тогда — у меня сейчас вррремени нет до метррро тебя пррровожать. Я созвонюсь с Темплеррровым, забегу к нему, быстррро поговорррю пррро тебя, чтобы не объяснять по телефону — а потом он сам тебе позвонит завтррра-послезавтррра.

Темплеров, на самом-то деле, позвонил не завтра, а едва Елена успела войти в прихожую: а еще точнее — пока еще расшнуровывала, подперев, как кариатида-пофигистка, стену, правый кроссовок — и, как в кошмарном сне или старинных русских пьесах — с зазором на звонок, Анастасия Савельевна медленно вышла из кухни к Елене с перевернутым лицом, — и низким предобморочным тембром произнесла:

— Анатолий Темплеров!

Голос Темплерова — глухой, тихий, с немного старомодным выговором, растяжный — но в то же время с внутренней напористой уверенной силой — Елена узнала сразу: по той кассете с интервью, которое, в прошлом году, как-то раз, весенней ночью, помогала Крутакову расшифровывать.

— Мне сказали, что вам небезынтересно было бы поговорить — так давайте встретимся, когда вам удобно? Завтра? В восемь вечера возле первого вагона из центра, на Кировской? — не давал ей очухаться и застесняться Темплеров.

И только было Елена начала мучительно придумывать слова, чтобы узнаваемо обрисовать, как же она будет выглядеть, что на ней будет надето — Темплеров изумленно-успокоительно протянул:

— Ну что вы… К чему это… Я уверен, что мы друг друга непременно сразу узнаем…

Когда Елена, повесив трубку, увидела лицо Анастасии Савельевны, которая, ни жива ни мертва, ждала ее в прихожей, дрожащими руками все зачем-то не глядя перелистывая книжку московского телефонного справочника, первое, что промелькнуло у нее, было: «Какой же все-таки гад Крутаков — не мог разве предупредить Темплерова, чтоб он не представлялся матери?!» Впрочем, тут же мелкой меркантильной мысли своей устыдилась: «Ага, конечно — лагерник, выживший в советской тюрьме — будет еще тут в прятки играть со впечатлительными мамашами…»

Анастасия Савельевна же, как сумасшедшая теребившая справочник, выворачивая его уже за обложку наизнанку, вытаращенными глазами беспомощно-яростно смотрела на дочь — и ничего не говорила. За последний год-два пережила Анастасия Савельевна уже многое — роман Елены с панком, каких-то обрывавших телефон взрослых поклонников дочери фотографов-режиссеров-журналистов и прочую шваль, антисоветские книги, драму с Семеном, неявки дочери ночевать, и прогулки невесть с кем до рассвета — и, наконец, еще пуще напугавшее Анастасию Савельевну крещение — но звонок зэка, недавно объявленного по первому каналу телевидения главным врагом Советского Союза, — вежливейше, как будто человек, представившегося и попросившего ее дочь к телефону — добил Анастасию Савельевну.

Елена, улыбнувшись, прошла мимо Анастасии Савельевны в свою комнату, делая вид, что не замечает немого драмтеатра — и тут, уже вдогонку, разразился скандал:

— Я запрещаю тебе! — орала Анастасия Савельевна, бегая вокруг нее безумными кругами, мучая ни в чем не повинный справочник, как будто играет на аккордеоне. — Ты живешь со мной в одной квартире! Если ты не думаешь уже о себе, если ты уже плюнула на свою собственную судьбу — то ты обязана… Слышишь — обязана! — взвизгнула Анастасия Савельевна, выронив от чувств телефонный справочник на пол, так что оторвалась и отлетела картонная обложка. — Обязана думать хотя бы обо мне! О моей жизни! Я боюсь! Ты не смеешь давать свой телефон таким опасным людям! Нас наверняка прослушивают! А если не прослушивали, то теперь, после этого звонка, точно будут! Ты не смеешь! Он только что из тюрьмы — и его наверняка готовятся угрохать туда снова — судя по той телепрограмме! Ты не смеешь общаться с такими людьми, пока ты живешь вместе со мной! Я боюсь! Я запрещаю тебе, чтобы он сюда звонил! Не смей с ним общаться!

…Узнали они с Темплеровым друг друга в неимоверной толкучке перрона Кировской действительно моментально: через миг после того, как Елена вышла из вагона, Темплеров шагнул к ней сам — был он точно единственным, из всей кишащей стоглавой толпы вокруг, на чьи глаза Елена сразу же обратила бы внимание — не будь даже у них назначена встреча, не будь даже у нее тех, мельком, воспоминаний о той программе с Темплеровым по телевизору. Удивительные, с яростным запалом, прямо в глаза смотрящие, медитативной силой исполненные глаза; чуть нависающие седоватые брови. Большой лоб с дважды нимбообразно изогнутыми над дугами бровей двумя глубокими морщинами.