Елена Трегубова - Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 2

— Ши́кца! — вопит Шломо. — Ты, что, меня обратить в христианство пытаешься?!

Я говорю:

— Шломо! Было бы из чего «обращать»! Ты мне только что заявил, что ты вообще не веришь в существование Бога!

— Я! Я! — горячится Шломо. — Я… Я вообще не знаю… Всё это слишком хорошо звучит — то, о чем ты говоришь… Слишком хорошо, чтобы я мог в это поверить…

— Значит, — говорю, — ты предпочитаешь верить в то, что звучит похуже?

— Я не знаю, во что верить… — перестраивается Шломо на обычный уже прогулочный шаг, и идет явно наслаждаясь набережной, теплым светом вокруг, ветром. — Я ни во что не верю… Я вижу, что всё ужасно — а надежды никакой нет. Все люди умирают… Близкие умирают… Хорошие люди умирают…

— Шломо, Бог всегда плачет, когда видит смерть. Богу до отвращения противна смерть. Бог — есть Жизнь. Смерть — это сатанинское явление, — говорю. — Бог лишь временно попускает существование смерти в падшем мире. Ты же помнишь, наверняка, прозрение из Ветхого Завета: «Бог не творил смерти — и не радуется погибели живущих»!

— А у нас, у евреев, эта книга не в почёте! — кричит Шломо — и в полемическом задоре, разумеется, роняет шляпу — тут же улетающую, в ветрянно́ м припадке, от него вдоль набережной. Нагнал. Обшмаркал грязь об колено.

— Значит — вам, евреям, повезло меньше, чем нам, русским, прикинь! — смеюсь я. — Апостол Павел, кстати, подтверждает это откровение — и прямо говорит, что «завистью сатаны смерть вошла в мир». И пророчествует, по Божьему откровению, что в момент второго пришествия Христа «последний же враг истребится — смерть». То есть смерть — это враг Божий! Смерть — это сатанинская вина и сатанинское деяние. Смерть — главный продукт пораженного сатаной и сатанинской похотью мира. Богу не угодна смерть! И любые компромиссы со смертью, или рассуждения на тему, что смерть-де это «естественный» процесс — это богохульство, и игра на руку сатане! Говорить, что смерть это, якобы, «естественно» и, якобы, «угодно Богу» — это значит просто плюнуть в лицо Христу, который принял жертвенную смерть именно для того, чтобы попрать, отменить смерть.

Обогнули шумный паб — из которого английские персонажи и персонажки с кружками пива выкипают наружу.

— Я не знаю… — говорит Шломо, — То, что ты говоришь… В мире ведь всё происходит по-другому! Откуда ты всё это взяла?! Надо быть безумцем, чтоб верить в это — когда видишь вокруг вот эту вот нормальную жизнь! Хорошо, допустим: мне весь этот philistines way of life, не знаю как перевести, не подходит — меня даже никогда не тянуло всерьез попробовать жить как живут вот эти вот, в пабе… Но все-таки, когда я смотрю на них — я себе говорю: «Шломо, вот она настоящая жизнь!» Жизнь людей, которые никогда не задумываются о том, как и для чего жить — а просто живут, флиртуют, сходятся, расходятся, приживают детей! Богатеют, разоряются, плачут, напиваются.

— Кстати, заметь, — говорю, — что Христос крайне низко отзывался об обывателях! «Предоставь мертвым хоронить своих мертвецов!» «Мертвецы»! Это ведь Христос сказал не о каких-то язычниках, а об обычных правоверных мещанах, погрязших в своей мещанской жизни, и не ищущих Бога всеми силами души. Мне кажется, что Богу они не в последнюю очередь ненавистны еще и потому, что именно они в результате своего полусонного существования позволяют сатанинским отродьям-государственникам во все века убивать Божьих праведников, отказывающихся встраиваться в государственную систему! Христос ведь на самом деле — Величайший Провокатор, в самом прекрасном смысле! Христос приходит на землю и выявляет зло даже в тех скрытых, завуалированных, как бы добреньких, капсюлюзированных мещанских формах, в которых до этого это зло можно было бы как бы и не заметить или даже посчитать за добро. Ты вспомни этих правоверных священников, которые на поверку оказываются завистливыми убийцами, науськивающими на Инакомыслящего Христа спецслужбы и тайную полицию и оккупационные власти! Ты вспомни эту толпу мещан-обывателей, которые выходят на демонстрацию с транспарантами и в патриотическом угаре орут Пилату «распни Его! Кровь Его на нас и на детях наших!» Это же ведь картина типичного обывательского бездумного быдла, стада, в любой стране мира, в любою эпоху — эта картина повторяется регулярно во все эпохи! Сталин же ведь тоже репрессии не один проводил — а при поддержке быдла, как и во времена распятия Христа и гонений на первых христиан!

— Не знаю… — бурлит Шломо. — Не знаю… То что ты говоришь — это ведь… Это ведь… Довольно радикально… Я не про Сталина имею в виду, а про жизнь!

Я говорю:

— А христианство — это вообще радикальная штука! Только, увы, об этом забыли официозные руководители той части церкви, которая пошла на коррупцию с «миром сим», и которая потчует граждан разведенным чуть тепленьким адаптированным к падшему миру и мещанам сиропчиком. Бог — это вообще радикально! Бог — это радикальный отказ от всего сатанинского! Евангелие Христа — это же вообще самая радикальная книга в мире! Я уже удивляюсь, как новейшие диктаторы не внесли Евангелие в список запрещенной литературы — как это было при цензуре в Советском Союзе!

— Не знаю… — бурлит Шломо. — Читал я Евангелия — но что-то я как-то всю эту радикальность там не замечал…

— А ты, — говорю, — возьми попробуй перечитай Евангелие — только забыв про все трактовки, которые тебе навязывали! Ведь большинство философских и даже богословских и священнических трактовок, которые людям навязывают в довесок к Евангелию, начинаются, увы, с лукавенькой формулировки: «Ну, Христос, конечно же, не имел в виду того, что Он говорил…» Мол, Христос, глупенький, не понимал, как надо жить настоящим патриотам — жизни не знал! в геополитике не петрил! военных и государственнических интересов недопонимал! — сейчас-то мы Его, Глупенького, и подправим! Как будто они считают, что Христос глупее их и не в состоянии был сказать именно то, что Он думает. Нет, это неправда: Христос имел в виду ровно то, что Он говорил! И если ты перечитаешь Евангелие с желанием услышать Его голос — то ты Его услышишь, обязательно, Шломо!

— Не знаю, — говорит Шломо. — Не знаю… Это ведь, получается, надо от всего практически отказаться в жизни…

Дошли до железнодорожного моста, стиль бронтозавровых заклепок на креплениях которого чем-то похож на Большой Устьинский в Москве. В тоннельчике под мостом Черных Монахов сидит на бетонном полу жалкий юный красавец с овчаркой, свернувшейся калачом. Шломо быстро лезет в карман снятого пальто, болтающегося у него на локте, вытягивает пятифунтовую бумажку, бросает в жестяную баночку перед бездомным — и заискивающе на меня оборачивается.

— С одной стороны, — говорю (уже когда вышли из тоннеля), — да, Христос требует максимума — отказаться от всего, отказаться от богатства, от имения, от традиций, от родных, от привычек, от самого себя — и идти только за Христом. Но одновременно, Христос, снисходя к нашему убожеству, ведь объявляет о спасении людям за незначительный минутный искренний перелом в их душе: ты вспомни Закхея! Который на фигу залез! Потому что ему Христа из-за толпы видно не было! Вспомни этого богача-налогового инспектора Закхея, которого все ненавидели и презирали, потому что он обворовывал людей, да еще и работал на ненавистные оккупационные власти! Да еще и был низеньким толстячком! А Христос — провидев сердцем в Закхее жажду найти Бога и способность к раскаянию — приходит в его дом, и когда Закхей вдруг, в слезах, от такой милости Божией, обещает вернуть вчетверо всем, кого он обворовал и обидел, и половину имущества раздать нищим — то Христос — вот только за это секундное искреннее раскаяние души говорит, что «пришло спасение дому Закхея».