Елена Трегубова - Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 2

Грозно-приветливый грек с двумя бумажными стаканчиками чая, завидев, что я сижу дрожу на порожке, присаживается рядом и протягивает мне горячий, горячейший чай:

— Я брату купил, — говорит грек на английском, — а не могу его найти нигде, договорились во дворе встретиться, а он в Храме наверное уже… — снимает с себя черную мягкую куртку и накрывает меня.

Чаю, чаю, безусловно чаю!

Я говорю:

— Который сейчас час? У меня странное чувство, что я должна была опоздать, но почему-то не опоздала, я ничего не могу понять, уже должно же, вроде, быть уже заполночь, почему еще не…

Грек хитро улыбается, как продавец минут на базаре, делающий щедрую скидку:

— Вы забыли?! Внутри Храма же — другое время действует! Внутри Храма — всегда на час меньше, чем здесь, снаружи, за порогом! Идеально для тех, кто опаздывает! — смеется, встает, забыв и свой чай тоже, и входит внутрь Храма, на порожке затормозив и взглянув на почивающую на каменной плите мою ярко-красную компьютерную мышку.

— Ladybug! — говорит грек, указав на нее пальцем.

Я смеюсь тоже — потому что это то самое сравнение, которые мне всегда приходит в голову, когда я на нее смотрю. Красная, с черными точками.

Я говорю:

— А как будет «Ladybug» на греческом?

Грек смеется еще более хитро — как будто я остроумно пошутила — хотя теперь я не могу понять, в чем цимес шутки.

Грек говорит:

— Заходите внутрь скорее, чего вы здесь на порожке медлите?

Я зайду, безусловно зайду, веселыми ногами, ровно через минуту. Чуть-чуть глотнуть чаю, после всех этих дней. Хотя, вероятно, выпить чаю нынче так и не получится… Да сколько его и осталось-то — сегодняшнего дня?! Всего ничего! Уже же почти завтра!

Ах, да — я забыла! Надо отправить по и-мэйлу еще один файл — адресат давно уже ждет! Сейчас, сейчас, быстро отправлю и зайду, бросив лэптоп — как отживший свое, упразднившийся, ненужный больше для коммуникаций, чересчур земной носитель информации, — снаружи на пороге.

Что я надеюсь услышать за этой открытой, лучащейся теплым светом, дверью, когда войду внутрь? На самом-то деле, надеюсь я услышать, на арамейском, с мягким галилейским акцентом, что-нибудь вроде:

The Voice Document has been recorded

from 23.23 till 23.59 on 19 thof April 2014.

The e-mail has been sent from lenaswann@hotmail.com to gadi_zabari@hotmail.co.il at 00:00 am on 20 thof April 2014.

Дорогой Гади,

извини, что так долго всё не могла расшифровать запись нашего с тобой разговора: всё это время он в прямом смысле болтался у меня на шее, в том смешном кругленьком мажентовом mp-3 плэйере, который тебе так понравился!

Гади Цабари: — Ты спрашивала про фотографии. Вон, посмотри, на стене висит — вся наша тогдашняя олимпийская команда… Сейчас покажу, кто из них… Вот — это Моше Вайнберг: мертв. Раз. Смотри: два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять… И этот. И вот он еще. Все мертвы. Одиннадцать. А это — я. Видишь? Как всегда меня самым последним ставят, запихивают в самый задний ряд.

Я: — Ты знал их всех лично?

Гади Цабари: — Конечно знал: мы все тренировались здесь, в Тель-Авиве, в одном и том же зале. Но что значит «знал»? Как я могу сказать, что я их «знал»? Мы ведь не были в прямом смысле командой. Мы были самостоятельные спортсмены. Каждый отдавал себе отчет, что судьба свела нас на несколько дней всего. На тех олимпийских играх. И что мы обязаны думать прежде всего о своем результате. И что как только мы уедем оттуда — мы снова станем такими же разными людьми, с разной судьбой. Которая другому не известна. Так что, что значит «знал»? Максимум, что я вообще могу — это назвать каждого из них по имени…

Я: — Ну попробуй найди еще фотографий!

Гади Цабари: — Видишь — у меня даже в доме ничего невозможно найти. У нас не принято развешивать, как у вас, в России, на видном месте свои вымпелы, награды и регалии. Израильский стиль — все это попрятать. Я даже не знаю, где мои медали — где-то в кладовках зарыто. У меня даже и этой-то фотографии не было. Они мне даже этой-то фотографии не дали! Пришлось выкрасть — в Институте спорта… Украл, украл, сам, собственноручно, не смейся… Под стекло — и повесил на стену. Сейчас, подожди, попробую выкопать для тебя старый альбом… Может, еще какие-то снимки… Ага! Вот он… Нашел… Видишь: отлично — альбом у меня оказался в тумбочке с засоленными оливами… Оливы я тоже сам делаю! Попробуй-ка вот из этой банки. Хоть это-то тебе есть можно? Хоть на это-то у тебя нет аллергии?! Да, видишь — тут еще у меня и стикеры, лэйблы для бутылок вина из моего виноградника в Ашдоде — Каберне Совиньон и Мерло — у меня же куча заказов, представляешь! Видишь, я отпечатал свой фирменный знак для винных лэйблов на заказ — и попросил на каждом, где год урожая, проставить внизу только цифру «2…» — в смысле: «Две тысячи такой-то год» — а дальше — сказал им оставить свободное место — чтоб самому год от руки вписывать…

Вот, вот, еще снимки, ты просила…

Видишь: это я стою со своими глухонемыми учениками… Смотри — я возле них каждую минуту, чтобы они не сделали неправильного движения, и не ранили один другого. Они ведь не слышат, если другому больно. Видишь, я физически им всю технику показываю, так как я не могу с ними разговаривать.

Я: — Слушай, Гади, а как тебя вообще угораздило начать заниматься с глухонемыми? Когда тебе в первый раз пришла в голову мысль учить их борьбе?

Гади Цабари: — После Мюнхена.

Я: — Из-за чего?

Гади Цабари: — Я встретил там, на олимпиаде, глухонемого спортсмена. Был канадец один, ему было 28 лет. Так вот он был не просто глухонемой, но еще и слепой. Представь себе: не слышит, не видит, и не говорит. И приехал на олимпиаду бороться.

Я: — Греко-римская борьба?

Гади Цабари: — Нет, фристайл.

Я: — И неужели ты сражался с ним?

Гади Цабари: — Нет, я с ним только познакомился.

Я: — Как же ты понимал его? Как ты говорил с ним?

Гади Цабари: — Он приехал туда с сестрой. Так вот эта сестра все время держала его руку в своей руке — она с ним говорила. Вот так — руками. И так я с ним через нее объяснялся, он всё понимал.

Я: — И что — ты хочешь сказать, что у него там состоялся бой с кем-то?!

Гади Цабари: — У него было пять соревнований, представь! Три он проиграл — но два он выиграл! А сначала его вообще не хотели принимать на олимпиаду. Ему не хотели давать возможность участвовать в соревнованиях. Но его семья подала апелляцию — и выиграла. И тогда организаторы сказали, что сделают особые законы для него. Специальные. Например, что когда судья держит его вот тут за плечо: значит, ему нужно остановиться. Он ведь не слышит, когда ему свистят.

Я: — Так ты знал эти его коды, азбуку?

Гади Цабари: — Никаких особенных кодов не было. Всё просто. Просто чтобы начать соревнование его противник должен был положить ему свою ладонь на ладонь — дать ему одну кисть в другую: вот так. Потому что, чтобы начать сражаться, он должен был как минимум схватить какой-нибудь палец противника. Потому что если тот отойдет — то он его — элементарно — не найдет. Поэтому он сразу должен был схватить того, против кого боролся, за руки. Иначе он ведь не может бороться, не глядя! Иначе ведь тот может сильно ранить его.