Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый

— Что это вдруг? Зачем я ему нужен? — даже вздрогнул Хайкл.

— Не знаю. Он сказал мне только, что ты ему сильно понравился.

Однако реб Менахем-Мендл видел, что ученик все еще смотрит на него с подозрением. Поэтому сказал, взявшись за свою бородку:

— Я готов поклясться, что он действительно сказал мне, что ты ему сильно понравился и что он просит тебя прийти на смолокурню. Ты все еще мне не веришь?

Хайкл знал, что реб Менахем-Мендл не станет давать ложной клятвы. Это значит, что ребе со смолокурни еще не знает про историю с этой колдуньей Крейндл. От нетерпения Хайкл не стал даже дожидаться завтрашнего дня, а сразу же отправился на смолокурню.

На дворе он встретил маленького племянника реб Аврома-Шаи. Береле сказал, что его дядя в большом лесу, и показал туда дорогу. Хайкл пересек шлях и вскарабкался в гору через высокие заросли папоротника. Он остановился на участке, полном пней от спиленных деревьев. Белые щепки блестели на солнце, как осколки стекла. Пахло смолой и сухой золой. Хайкл забрался глубже в чащу и увидел, как среди зеленых листьев ему шаловливо подмигивают красные точечки.

— Земляника! — воскликнул он и уселся на землю, чтобы собирать и бросать в рот эти красные ягоды — карликов в турецких фесках, обросших зелеными бородами. Вдруг он увидел между тонких деревьев молодого леска лежащего на земле еврея в ермолке.

Махазе-Авром лежал на расстеленном одеяле. Левой рукой он подпирал голову, а в правой держал на близком расстоянии от своих близоруких глаз маленький томик Гемары. С холма было с одной стороны видно и слышно картонную фабрику из красного кирпича. Было слышно, как она сопит всеми своими автоматическими пилами и колесами, как шумит вода в реке под деревянным мостом. С другой стороны леса за зеленой поляной стояла высокая и ровная стена древесных стволов. Солнце медленно садилось, и стволы светились темно-красным огнем, как медные колонны.

— Реб Менахем-Мендл передал мне от вашего имени, чтобы я пришел, — сказал Хайкл, и вдруг ему пришла в голову мальчишеская мысль по поводу того, зачем дачник послал за ним. — Когда я был у вас, вы сказали, чтобы я пришел и мы вместе пойдем купаться. Но сейчас вода еще слишком холодная.

— Да, вода еще слишком холодная. Кроме того, мы ведь оба не будем купаться в дни отсчета Омера [231] Дни отсчета Омера считаются днями траура, в течение которых, в частности, запрещается купаться в открытых водоемах. до Швуэса [232] Пятидесятница — праздник в иудаизме, отмечаемый 6 сивана, на 50-й день омера. Основной религиозный смысл праздника — дарование евреям Торы на горе Синай при Исходе из Египта. , — реб Авром-Шая оторвал близорукий взгляд от томика Гемары. — Что ты стоишь? Садись.

Хайкл уселся на одеяло и застыл с открытым ртом. Махазе-Авром смотрел на него с какой-то чуть ли не шаловливой улыбкой, как будто размышлял, пощекотать его или надрать ему уши. Только когда улыбка пропала в его подернутых сединой золотых усах, он сказал очень тихо, так, что едва можно было расслышать:

— Я хочу, чтобы мы изучали Тору вместе.

Еще много времени спустя после этого Хайкл помнил, как ему тогда показалось, что весь мир остановился и перестал двигаться. Эти короткие слова реб Аврома-Шаи-коссовчанина вошли в его душу и остались там навсегда, как озеро, отражающее в своем зеркале окружающие его берега. Над головой Хайкла нависало глубокое голубое небо в своей первозданной изумительности. Зеленая поляна, окруженная стройными соснами и залитая темно-красным огнем заката, показалась ему похожей на старую деревянную валкеникскую синагогу в пятницу вечером, когда там зажигают все люстры. Однако через мгновение Хайкл посмотрел в светлое небо со страхом, не прогремит ли оттуда гром, указывающий на то, что он заблудший грешник. Даже не требуется, чтобы гремел гром. Вот сейчас он сам расскажет всю правду о своей греховности. Взволнованный и смущенный тем, что у него все-таки не достает мужества рассказать о своем грехе, Хайкл схватил руку ребе самым грубым образом, как это делают рыночные торговцы, когда они бьют по рукам, договорившись о каком-либо деле. Реб Авром-Шая оттолкнул руку Хайкла и рассмеялся:

— Эй, ну ты и дикарь!

С минуту он напряженно смотрел на деревья, как будто искал прямой и короткий путь через лесную чащу.

— Если ты станешь каждый день приходить ко мне и возвращаться в местечко, то будешь тратить на ходьбу больше времени, чем на изучение Торы. Ты бы мог жить у меня и спать в моей комнате на второй кровати. Я это еще обдумаю. Во всяком случае, будущей зимой в Вильне мы будем, с Божьей помощью, изучать Тору вместе. — Он перелистал страницы своего томика Гемары и подал его Хайклу. — Еще достаточно светло, давай поучим одну мишну, чтобы не получилось, что ты пришел напрасно.

Первую главу трактата «Бава мециа», о двух людях, которые держат один талес, Хайкл изучал еще мальчишкой. Он прочитал эту мишну медленно и осторожно, ожидая, что ребе вот-вот задаст ему какой-то особо сложный вопрос. Реб Авром-Шая молча слушал и даже не заглядывал в Гемару берлинского издания, как будто хотел всего лишь послушать голос ученика.

— Хорошо, теперь иди домой. Пока ты доберешься до местечка, уже стемнеет.

Только когда Хайкл уже вышел из леса и увидел дома местечка, он словно пробудился ото сна и начал бормотать себе:

— Вместо того чтобы сказать, что он будет изучать Тору со мной, он сказал: «Я хочу, чтобы мы занимались изучением Торы вместе». Я и он — вместе?

Дочь хозяйки ожидала, что Хайкл попытается с ней помириться. Он будет говорить, а она не будет ему отвечать. Увидев, что он совсем не смотрит в ее сторону, Крейндл принялась крутиться вокруг Хайкла, пронзая его взглядами своих быстрых глаз, как глухонемая. Но Хайкл отворачивался и мысленно сравнивал ее с аистом с отломанным клювом. Он чувствовал себя немного виноватым, что прежде целовался, а теперь стыдился ее. Однако целоваться по обязанности он не хотел, тем более что и раньше ничего не обещал. Сплетни, ходившие по местечку, убили в нем всякое желание. После разговора с Махазе-Авромом в лесу он собирался вести себя, как подобает ученику гения и праведника. Он должен вести себя обдуманно и отвечать медленно, считанными словами, и только тогда, когда спрашивают. Он даже преодолел соблазн и никому не похвастался, что он будет изучать Тору с реб Авромом-Шаей-коссовчанином.

Набожно раскачиваясь, он в одиночестве помолился в уголке синагоги. Затем вошел в дом с видом посланника из Эрец-Исраэль, который не говорит по субботам о будничных вещах. Его отец уже спал, а хозяйка, по своему обыкновению, сидела на кухне, на скамейке у печки. В последнее время ее мальчик перестал приходить домой ночевать. Чтобы не опаздывать утром на работу, Нохемка оставался спать в домике при картонной фабрике. И все же Фрейда не ложилась спать. Она ждала квартиранта и смотрела на него с мольбой, безмолвно прося, чтобы он помирился с ее дочерью. Крейндл широко раздвинула занавески, высунула голову вместе с плечами, а ее постоянно искрившиеся злобой глаза на этот раз улыбались. Она кокетничала с ним и намекала, чтобы он зашел в ее альков. Увидев, что он отворачивает голову, она приставила ладони к уголкам рта рупором, как человек, пытающийся докричаться с противоположного берега реки, и что-то прошептала ему, что-то, чего он не разобрал и даже не хотел разобрать. Наконец ей надоело упрашивать его, и она с шумом задвинула занавески. Хайкл слышал, как она лезет через окошко во дворик, чтобы показать ему, что она может одна-одинешенька проводить время на скамейке под ивой. Он разделся под одеялом, чтобы хозяйка не увидела его в нижнем белье, и, как старый аскет, зажмурил глаза, произнося «Слушай, Израиль» перед сном.