Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый

Табачник выглядел на этот раз гонимым, преследуемым, агонизирующим евреем, который хочет умереть в святом месте. Со всех сторон к нему бросились на помощь обыватели. Они наклонились к нему и услышали какой-то хрип, вой. Вова принялся срывать с себя пальто, пиджак, рубашку, перекатываясь с одного бока на другой, и хрипел.

— Конфрада! Пусть с тобой станет то, что ты сделала со мной!

Обыватели пришли в себя: он пьян и буянит из-за своей беглой распущенной жены.

— Перед орн-койдешем со святыми свитками Торы он раздевается догола, — схватился за голову один еврей.

— Надо облить его водой! — крикнул второй.

Котельщик реб Сендерл кричал громче всех:

— Из помойного ведра его облейте, из помойного ведра!

Из кадушки кружками носили воду и лили на Вову Барбитолера. Он метался, крутился и вертелся, дыхание прерывалось, его рвало зеленой желчью. Один еврей с отвращением отвернулся и сплюнул, другой искал какую-нибудь тряпку, чтобы прикрыть пьяницу, а реб Сендерл приплясывал вокруг:

— В женское отделение тащите эту падаль, в женское отделение!

В синагогу с плачем вошла Миндл, третья жена табачника, а за ней — Герцка. Миндл, которая была моложе своего мужа почти на двадцать лет, постоянно носила парик, а поверх парика — платок. Соседи не переставали удивляться тому, что такая тихая и довольно молодая еще женщина вышла замуж за разведенного пожилого человека и терпеливо переносит его бесчинства, когда он пьян, и его холодную жестокость, когда трезв. Миндл протолкалась между стоявшими вокруг Вовы обывателями и бросилась на пол, к мужу, попыталась поставить его на ноги, не побрезговав из-за блевотины.

— Вова, что с тобой происходит? Ты уже третий день без перерыва пьешь. Ты же сгоришь от водки. Пойдем домой. Пойдем домой.

Вова открыл мутные глаза, рукавом вытер пот с лица и попытался встать. Он поправил свое растрепанное одеяние и качнулся в направлении двери, но едва не упал и уселся на скамью.

— Дети мои! — разрыдался он и снова принялся срывать с себя одежду. Окруженный людьми, напротив него стоял Герцка с остекленевшими глазами и оскаленными зубами. — Байстрюк Конфрады! Ты смеешься надо мной? — Вова протянул к сыну десять волосатых пальцев с большими, желтыми, как медь, ногтями. Герцка проворно отодвинулся назад и остался стоять в паре шагов, ожидая, что отец попытается догнать его. Вова с дикой яростью бросился за сыном вокруг бимы — и натолкнулся на котельщика.

— О! Это ты, Сендерка? Чтоб тебя переломало вместе с твоими детьми! Книгу Ионы они тебе купили? Открытие орн-койдеша на «Неилу» они тебе купили? Средство для долголетия? У меня ты получишь короткий год!

Реб Сендерл убежал в другой угол синагоги с криком:

— Евреи, давайте его свяжем и передадим полиции!

Вова повернулся к обывателям, растопырив руки, словно желая схватить всех и раздавить:

— Ну? Посмотрим, как вы меня свяжете! Вам назло я не отошлю Конфраде развода и буду приходить в синагогу каждый день пьяный.

Обыватели отодвинулись назад, а табачник победно огляделся вокруг и увидел реб Менахем-Мендла и Хайкла. Его взгляд помрачнел, и он шагнул к этим двоим, сидевшим в углу у восточной стены.

— Этот вероотступник, поднявший на меня стендер, тоже тут? Теперь ты не уйдешь живым из моих рук!

Реб Менахем-Мендл отступил, дрожа. Со всех сторон Хайклу кричали:

— Беги!

Сперва Хайкл хотел поднять стендер, как уже сделал это недавно, и на этот раз ударить им пьяницу прямо по голове. Потом он понял, что из этого получится, и был готов убежать. Но ноги отнялись от стыда, что ему предстоит драпать. Вова уже занес над ним свою лапищу. В этот момент между ними встала Миндл и закричала:

— Евреи, спасите! Он его убьет!

— Ты тоже? Ты его еще защищаешь, жидовка пархатая? — заревел Вова и сорвал с головы Миндл платок вместе с париком.

Она зарыдала тихо и отчаянно, словно ощутила холодное железо ножа, колющего ее тело. Евреи, находившиеся в синагоге, увидели на ее обнаженной голове обширную лысину. Только на затылке висел пучок волос, похожий на высохшую траву.

— У меня нет перхоти, это от болезни, от болезни это со мной случилось! — Она зашлась в горьком плаче и закрыла лицо руками. Но Вова продолжил над ней издеваться:

— Есть у тебя перхоть, ты пархатая. Не будь ты пархатой, ты бы не вышла за меня замуж. Я тебя ненавижу, мне плохо с тобой, ты виновата в том, что я тоскую по Конфраде. У нее были длинные густые волосы, красивые длинные волосы у нее были, а у тебя одна перхоть! Пошла от меня прочь! — Он грубо оттолкнул ее и повернулся к Хайклу: — Ты радуешься, вероотступник, что у меня пархатая жена? Сейчас я откручу тебе голову!

Но еще до того, как он успел схватить Хайкла, чужой высокий еврей, стоявший прежде на биме, уже держал его обеими руками за отвороты пальто и тряс, тряс сильно, с гневом. Чужак был так взволнован, что мог выговорить только два слова:

— Грязный нечестивец! Грязный нечестивец!

Вова Барбитолер сразу же сник. Опустив руки и сгорбившись, он со смертельным страхом смотрел снизу вверх на этого высокого чернобородого молодого человека, как будто над ним стоял огромный ангел, выскочивший из ковчега со свитками Торы, чтобы утащить его в ад.

— Это ложь, у меня нет перхоти. — Миндл приблизилась к незнакомцу и наклонила к нему свою голову с блестящей лысиной. — Посмотрите, вы увидите, что у меня нет перхоти!

— Сумасшедшая, прикрой голову, это святое место! — закричали обыватели.

Молодой человек отпустил табачника и с выражением муки на лице отвернулся от смущенной женщины. Миндл подняла с пола и надела на голову свой растоптанный парик, да еще и покрыла его сверху платком, висевшим до того у нее на плечах. Вова долго смотрел на нее протрезвевшими глазами человека, видящего, что в припадке безумия натворил бед.

— Отведи меня домой, — пробормотал он слабым голосом. Он едва перебирал ногами, опираясь на плечо жены, чтобы не упасть. Миндл постоянно поправляла парик на голове и плакала.

— Теперь все женщины будут говорить, что у меня нет волос.

— Не разговаривай с ними, — умоляюще сказал Вова и сделал шаг к двери, желая как можно быстрее выйти из синагоги. Сзади за ними шел Герцка, засунув руки в карманы брюк, и с издевкой оглядывался на Хайкла из-за того, что тот не нашел в себе достаточно смелости и проворства, чтобы убежать.

Сразу, как муж и жена, сопровождаемые мальчиком, вышли, обыватели обступили гостя, поприветствовали его и поблагодарили за то, что избавил их от пьяницы. Котельщик реб Сендерл рассказал гостю о трех женах Вовы Барбитолера, о его детях, ставших ему кровными врагами, и о том, как он беснуется от зависти к нему, реб Сендерлу, из-за того, что у него есть, слава Богу, какая-никакая радость от детей. Он котельщик, а не знаток Торы, но от одного знатока Торы слыхал, что в святой книге Зогар сказано, что слезы, проливаемые из-за раздражения, из-за зависти и из-за жалоб на ближнего, не достигнут престола Всевышнего, лишь искренние слезы раскаяния достигают его. Гость сидел на скамье, закрыв глаза рукой, и молчал. Обыватели отстали от него, и котельщик тоже отодвинулся от этого недружелюбного молчуна. Тогда к нему приблизился реб Менахем-Мендл: