Оксана Забужко - Музей заброшенных секретов

Да, так…

Я вот думаю — какой он был, мой отец? Родной, я имею в виду… За что она его так любила? Мать моя? Могла же выжить… Молодая ведь совсем была, это ей сейчас еще бы и восьмидесяти не было… Теще моей вон восемьдесят два… Могла бы дожить. Как так можно было, а?.. Иногда думаешь — дурочка, девчонка… молодая была, не понимала… жизнь… А потом вашу маму вспоминаю… Ольгу Федоровну… помню, да… И что? Как у нее жизнь потом… сложилась?

А… Это хорошо… Хорошо, что хорошо… Но только, знаете, когда у самого дочка растет… будут у вас свои дети, тогда меня поймете. Это только у вас там, в кино, все красиво выходит… А я по своему опыту вам так скажу: как только в документах все красиво, гладко… читаешь — ну прямо тебе Лев Толстой, комар носа не подточит! — так и знайте, что — липа… Липа, для отчета писалось. На девяносто процентов можете быть уверены. Не думайте, будто достаточно вам только документы на руки получить — и всё уже…

А вы не спешите, не спешите… Клев-то только сейчас и начинается… На прошлой неделе я такого судачища здесь вытащил — на шесть килограммов потянул!.. О! Не бойтесь, не разолью… Давайте ее сюда, эту бутылку, поближе… Ик! Извините…

Огурчик берите, домашний… Жена моя их маринует — ммм!.. Нигде таких не найдете. Она у меня дура баба, конечно, но хозяйка — ого! Школа тестя… А Ника в меня пошла. Слава богу. Какая девка выросла, а? Тьфу-тьфу… Моя кровь!..

А совесть моя чиста, Дарина Анатольевна. И не нужно меня… в штрафбат записывать. Думаете, я не понимаю? Такой дурак, думаете, да? Кончился мой штрафбат, дорогая вы моя. Еще тогда… ик!.. На том музее и кончился. И отец мой это понимал… Бухалов. Что выплюнули его. Всех нас выплюнули. Правых, виноватых… кто такими считался… Без разницы! Что вашего отца, что моего… Да, так! Только мой это первым понял… Бухалов. Еще до того, как Союз развалился…

Ик!.. Водичка там возле вас, подайте, пожалуйста… Нет, ничего, я только порошок свой запью… О, спасибо.

Знаете, я когда-то слышал, писательница выступала, ну эта, забыл фамилию — которая про секс писала… в полевых условиях… Да, как-то так. Точно я не запомнил, как она говорила, но смысл был такой — раз рожден в тюрьме, значит, получается, ты — или надзиратель, или узник. Без вариантов, тасскать… А я вот не согласен! Категорически с таким не согласен. Я сам рожден в тюрьме — и что бы со мной было, если бы не он — не мой отец, что меня вырастил?

Нет, вы не поняли… Ик!.. Нельзя так… по-живому… Что значит — или надзиратель, или узник? Это как же выходит — целое поколение виновато только в том, что в такое время родилось? Кто выжил, тот, значит, и виноват?.. Вешаться нужно было всем… чтоб чистенькими выйти, да? Петлю на шею — и сбежал? И уже — герой, можно кино снимать? Вот и вы туда же с вашим фильмом… Ну хорошо, я понимаю, пусть будет — герои, боролись… за независимость Украины. Раз пришла независимость, времена изменились — нужно их почтить. Памятники там… Пусть. Но для чего вам копаться в этих… смертях? Смертниках?.. Какой это пример для молодежи, зачем им такое знать?

Им жить нужно, Дарина Анатольевна. Жить! А не оглядываться назад. Знаете, как говорят — меньше знаешь, лучше спишь… Я вот рад, что Ника деда Бухалова в живых не застала. Мама… бабушка Дуня наша, покойница, — после его смерти прямо расцвела! Помолодела даже. Двадцать лет еще прожила. Нику вынянчила, была ей утеха на старости лет… Никушка тоже ее любила. Всегда цветы им носит на Лукьяновское… Всей семьей ходим… В поминальные дни, в День Победы… И в День чекиста, а как же! Что я мог, то ей дал. Чего у самого не было. А моя дочка выросла в нормальной семье! Как у людей… Моя бы воля — я бы ей вообще ничего не рассказывал, пусть бы так и думала, что она Бухалова — по деду-бабе… Что ж, если теща влезла, гадюка… А чего вы хотели? Чтобы я своему ребенку рассказал, что ее родная бабушка повесилась в тюрьме после того, как ее на допросе изнасиловали трое мужиков за раз?..

Да, так. Повесилась. В камере, на собственной косе. Ик!.. Косой… задушилась. Я сам только пару лет назад узнал. Докопался… Двадцать лет копал, чтоб такое откопать… Оно мне было нужно? Нужно, скажите?

А — фронтовики, дорогая вы моя, фронтовики… Понимать нужно. С немками в сорок пятом можно было, война все списала… А бандеровцы — они же считались теми же фашистами: «украинско-немецкие националисты», так же их называли… У немцев они были «украинско-жидовские», а у нас «украинско-немецкие»… Вот такая судьба выпала моей еврейской маме. Не еврейская, в войну, — так после войны, получите-распишитесь — немецкая!.. И не сказал ей никто, дурочке, что нельзя так злить… молодых мужиков, которые пол-Европы покорили, до Берлина дошли! На Рейхстаге расписались… Знаете, какую на Рейхстаге мой отец… Бухалов, самую большую надпись видел? Метровыми буквами! Извините, говорю как было: ЕБАЛ Я ВАС ВСЕХ!..

Хух… Не бойтесь, алкоголь меня не берет. Порой даже жалко, думаешь — лучше б брал…

А вы думали, как? Документик вам найди — и всё? В документиках, дорогие вы мои, о таком не пишут…

Следователя? Наказали, да. И тех двоих… остальных, тоже… В звании понизили… на два месяца. Самоубийство в тюрьме — чепэ, хуже побега. Как только и смогла… Сбежала, ну умничка. И от меня сбежала… Родная моя мать. Как в песне: «Рідна мати мо-я, ти но-чей не-до-спа-ла…» Эх… Извините… Знать бы, где лежит, я бы ей эти слова… на памятнике выбил…

А вы мне про могилку… вашей родственницы. Какие могилки! Куда вывозили трупы из тюрем, где закапывали — кто же вам скажет? Кто закапывал, тот молчит… если еще живой. Вот недавно отозвался… ветеран, из России, был в той бригаде, которая Шухевича труп… утилизировала… Спецоперация была, участникам потом отпуска дали… Бригада труп вывезла, сожгла и пепел развеяла — в лесу, над Збручем… Следы не должны были остаться! Понимаете? Никаких следов, так и сейчас… в Чечне делается: после зачисток — аннигиляция… Не найдете вы ничего! И я не найду… где моя родная мать была похоронена. И что делать? А? Не скажете… А я вам скажу! Скажу… Будут у вас свои дети — поймете… Потому что ребенку нужно, чтобы было место… памятник, свое кладбище в городе, куда пойти, когда все ее друзья с родителями ходят к родным могилам в поминальные дни, а потом в школе рассказывают… Не иногородняя же она! Киевлянка… Коренная уже, считайте. Если есть могилы — значит, коренная. Дедушка, бабушка… Все, чего у меня не было, — все я ей дал. Моя дочка не сирота! Маленькой — портрет на памятнике показывал, учил: «деда», «деда»… Она до сих пор так говорит… И не дай бог… не дай бог… Ик!.. Извините… Нет, это я так… закашлялся…

Не лезьте вы туда! Зачем это вам? Не нужно…

Думаете, страх во мне говорит? Да, страх! Пусть будет — страх… А как без страха жить? Расползется все — видите, как расползается!.. Целая держава расползлась, как только бояться перестали… Мне пятьдесят шесть лет, я всю жизнь боялся… отца боялся, начальства, по службе оступиться боялся… А теперь ничего уже не боюсь — за себя не боюсь, не за себя… Вы бы видели, какой это… ужас… Косы у нее… на фото… У матери моей, Леи Гольдман… Две косы вперед переброшены… Черные… У Никушки тоже волосы красивые, густые… бабушка Дуня ей в школу косички заплетала… Брр!… Никто то фото не увидит. Разве что когда самой пятьдесят лет исполнится… Свои дети будут, внуки… Если ей это будет интересно… Фото я оставил. Из всего дела — фото оставил… Никому не показывал. И не покажу… Тьфу-тьфу… Не дай бог… Обо все деревья готов стучать лбом…