Алексей Каплер - Полосатый рейс (сборник)

— Спасибо, — сказал он и, натянув сапог до половины, застыл, задумавшись.

— Да вы не волнуйтесь, Сажин, мало что бывает. Болтать станут? Мне лично плевать. Ну, а если б мы и переспали? Ну и что? Кого оно касается?

Сажин встал. Провел рукой по пуговицам френча — все застегнуты. Глядя на него, Верка рассмеялась. Она смеялась все сильнее, старалась сдержаться, но снова, прыснув, хохотала еще громче. Сажин сердито хмурился, кашлял, приводил комнату в порядок.

— Ой, не могу… ой, хохотун напал… — все смеялась Верка. — Такой партийный мужчина и вдруг — здрасьте… Ну, приключение, а? Сажин? — Верка наконец встала, сунув ноги в туфли. — Мама моя! Ну и книг у вас! Да тут штук полета будет! Неужто все прочитали? Это ж какую надо думалку иметь. Сажин, а у вас опохмелиться нету?

— Нет.

— Худо. И вам бы тоже не помешало. Ну, я пойду, что ли?…

Наступила неловкая пауза. Верка сделала было движение к двери. Сажин стоял у нее на пути. Он должен был либо посторониться, либо сказать «останьтесь». И Сажин сказал:

— Подождите, чаю выпьем. Я схожу чайник поставлю. — Он взял чайник.

Верка снова засмеялась:

— Вылупится сейчас на вас вся кухня — держитесь… Эх вы, без вины виноватый…

Сажин вышел в коридор и решительно направился в кухню.

Коммунальная кухня! Одно из самых дьявольских изобретений человечества! Двенадцать примусов и керосинок. Двенадцать пар глаз. Двенадцать характеров. Двенадцать самолюбий и двенадцать желаний уязвить ближнего. Все это сжато здесь в небольшом помещении, не принадлежащем никому и принадлежащем всем.

И вот — коммунальная кухня встретила Сажина. Здесь — утром — были только женщины. И ни одна из них не произнесла ни слова, когда Сажин наполнял под краном чайник и ставил его на примус. В ответ на «доброе утро» — поджатые губы и общее молчание.

Сажин стал так накачивать керосин, что, когда вспыхнуло пламя, оно чуть не разорвало примус на куски.

— Да… дела творятся, — сказала Лизавета, Веркина мать, ни к кому не обращаясь, — погодка нынче хорошая, а дела–то дерьмо.

— Мой, представляете, заявился от своей шлюхи, от Кларки, только под утро, — вздохнула жена новоявленного нэпмана Юрченко.

— Это еще ничего, — ответила Лизавета, — другие так вовсе домой не вертаются…

Сажин снял с полочки стакан, чашку и немного треснувший чайник — свое личное имущество — и заварил чай.

— Читала я на днях в ихней газете, — сказала еще одна соседка, — про моральные качества у коммунистов. Оказывается, они все исключительно порядочные и показывают другим пример, каким человек должен быть…

— Подумайте, как интересно, — ответила Лизавета.

Сажин погасил примус, и он зашипел с такой свирепостью, как если бы это зашипел сам Сажин. Взяв чайник, он вышел из кухни и так хлопнул дверью, что стекла из нее чуть не вылетели.

— Он еще хлопает! Он еще хлопает! — возмутилась Лизавета.

К себе в комнату Сажин вернулся мрачным.

— Ну и что, — смеялась Верка, прихорашиваясь перед оконным стеклом, — приласкали вас наши бабочки?

— Садитесь чай пить, — угрюмо сказал Сажин.

— Небогато живете, — посмотрела Верка на хлеб и брынзу.

— Вот что, Вера, — Сажин говорил, не глядя на нее, насупившись, — получилось, конечно, глупо…

— Да уж куда глупее, — снова засмеялась Верка.

— Я вас скомпрометировал… создалась ситуация, крайне для вас неприятная…

— А мне что? — пожала Верка плечами.

— …Это противоречит моим принципам. И, если хотите знать, это еще не все. Я вообще хочу помочь вам вырваться из этой среды.

— А чего я должна делать?

— Я предлагаю вам выйти за меня замуж. То есть фиктивный брак, конечно…

— Да на хрена мне взамуж идти? А что это такое фиктивный?

— Фиктивный брак — это значит не настоящий. То есть зарегистрируемся мы по–настоящему, но это не накладывает ни на вас, ни на меня никаких обязательств.

Заметив, что Верка морщит лоб и безуспешно старается уловить смысл того, что он говорит, Сажин добавил:

— Ну, это значит, что вы будете жить как жили и я буду жить как жил…

Но Верка все еще морщила лоб.

— Ну, в общем, мы с вами спать не будем и только по бумажке будем считаться мужем и женой.

— А меня за это в милицию не заберут?

— Наоборот. Будете считаться законной женой. Ну как — согласны?

— Если вы хочете — пожалуйста, — Верка пожала плечами.

Перед столом регистрации браков, рождений и смерти стояли Сажин и Верка, ожидая, пока заполнят их брачное свидетельство. Верка незаметно закидывала в рот семечки и сплевывала лузгу. Сажин, покосившись на нее, подтолкнул локтем и тихо сказал:

— Перестаньте, неудобно…

— Теперь распишитесь — тут и тут… — пододвинул им регистрационную книгу делопроизводитель.

Они вышли на сияющий, солнечный бульвар. Сажин сложил вчетверо бумажку и положил в нагрудный карман френча. Верка, теперь уже не таясь, грызла семечки, ловко забрасывая их издали в рот и сплевывая лузгу на землю.

— Ну вот, — сказала она, — теперь мы с вами фиктифные. Мамаша ежели заругается, я ее еще подальше пошлю.

— Вера, давайте поговорим серьезно.

Сажин подвел ее к скамейке. Уселись.

— Я хочу заняться вашим образованием… Я вам буду подбирать книги. Разъясню то, что будет непонятным… Да перестаньте вы хоть на минуту с этими семечками…

Верка перестала лузгать, но слушала Сажина вполуха — ее интересовали две проститутки, которые шли по бульвару, зазывно покачивая бедрами, стреляя глазами в прохожих и куря толстые папиросы.

— Ну, оторвы… — не то с осуждением, не то с одобрением сказала Верка.

— Так вот, Вера, — говорил Сажин, — давайте с завтрашнего дня начнем с вами заниматься…

— Ты чего его тычешь?! Я тебе потыкаю!.. — бросилась Верка к мальчишке, который пнул ногой собачонку, и поддала ему под зад.

Мальчишка с ревом пустился наутек, а Верка подхватила щенка и вернулась с ним на скамейку:

— Ах ты бедный лапочка, обижают тебя…

Но — то ли она задела больное место, то ли просто неумело ласкала щенка — тот вдруг зарычал, куснул Верку за палец, вырвался и убежал.

— Ах ты подлая тварь, вот же подлец… — сосала Верка укушенный палец и, увидав на другой стороне бульвара выглянувшего из проекционной будки кинотеатра механика Анатолия, заорала:

— Толик! Привет! Чего сегодня крутишь? Новая программа?

Толик кивнул головой и скрылся в будке.

— Сажин, посмотрим, что идет? — спросила Верка.

Они пересекли бульвар, подошли к кинотеатру «Бомонд» и остановились перед огромным — в этаж высотой — плакатом, на котором был нарисован страшный человек, в черном чулке на голове с прорезями для глаз. Он вгрызался в горло полуобнаженной блондинки.

«Заграничный боевик „Вампиры“, — извещала реклама. — Кошмарные сцены, от которых волосы встают дыбом! Переживания публики! Нервных зрителей просят закрывать глаза. Детям до 19 лет вход запрещен. Комическая „Неуловимый жених“. Море смеха. Перед сеансом любимец публики Федя Бояров — куплеты, фельетоны, остроумие».