Алексей Каплер - Полосатый рейс (сборник)

— Нельзя забыть человека, который о тебе все время помнит, — пробормотал Ниточкин.

— Не бормочи цитат! — сказала Веточка.

— Я тебя люблю, — сказал Ниточкин. — И мне от тебя ничего не надо.

Ниточкин действительно любил ее сейчас, ее оголенные до плеч руки, волосы, кофточку и ее запылившиеся туфли. Это не было страстью и не было первой, целомудренной любовью. Это было нечто посередине. Сейчас начиналась для него новая жизнь, она должна была привести к душевному покою и детям. К тому, что заступит место бродяжничества и бессмысленного риска собой. Это был старт, хотя он уже пробежал по жизни приличное расстояние.

— Ты мне веришь? — спросил Ниточкин.

— Да. Вернемся к Казанскому, там хорошая стоянка такси.

— Зачем? Ты торопишься?.. У тебя небось в филармонию билеты взяты, а?

— Да. Концерт Баха, — сказала Веточка. — Фуги. И физик-атомщик — мой кавалер.

Ниточкин принял это за правду. Ему почему-то казалось в море, что ее хахаль — обязательно физик-атомщик и занимается при этом боксом.

— Перестань хмуриться, Ниточкин! Ты все-таки очень глуп.

Они продолжали идти к каналу Грибоедова. И уже виден был Львиный мостик. Тополя стояли сосредоточенные и мудрые.

— Поцелуй меня, — сказала Веточка, останавливаясь.

Она облокотилась спиной о чугун решетки канала, краем сознания отмечая, что пачкает платье, и радуясь тому, что ей наплевать на платье, на то, что она будет с темными полосами на спине. И он поцеловал ее. Она долго не отпускала его губ, чувствуя уже, что ему нет дыхания.

Какие-то люди прошли мимо по набережной, презрительно косясь на них. С тополей падал пух. И лодка внизу дергала цепь, заведенную в рым гранитной стенки канала Грибоедова.

— «Она лежит в гробу стеклянном и ни мертва и ни жива, и люди шепчут неустанно о ней бесстыдные слова…» — сказала Веточка недавно читанные строчки.

У нее по лицу потекли крупные капли, обильно, неожиданно: дождь упал с неба на город. Не упал, а ударил, хлестко, по-хулигански.

— А почему ты мне письма не писал? — спросила Веточка, затаскивая Ниточкина в подворотню. В подворотне был сквозняк, шевелил их мокрые волосы. И они опять поцеловались. И наплевать им было на свидетелей, на дворников. Веточка покачивалась в его руках, потерявшая опору, потому что он был выше ее и она поднималась на цыпочки, чтобы ему удобнее было целовать ее.

— Это хорошо, что ты скоро уплываешь, — сказала Веточка и наконец открыла глаза. — Нельзя, чтобы такое было долго, это не может быть, ты понимаешь?..

А дождь все лупцевал по теплому асфальту за аркой подворотни. И паутина на потолке металась от сквозняка. И тополя встрепенулись, заговорили друг с другом оживленно и молодо.

В половине второго ночи они захотели есть, и Веточка встала, чтобы сделать бутерброды. У них была еще бутылка сухого вина, хлеб и шпик. Веточка резала шпик и укладывала его на хлеб, а Ниточкин рассматривал в театральный бинокль названия книг на полках: «Последствия атомных взрывов в Хиросиме и Нагасаки», «Нильс Бор», «Ислам», «Библия», «Франц Лессинг», «Анти-Дюринг», «Фрейд. Психоанализ детских неврозов»…

— Непонятно, — сказал Ниточкин. — Куда я зарулил? В библиотеку опять, что ли? Откуда такие книги? Или ты отбираешь у детишек макулатуру?

— Иногда я это делаю.

Ниточкин поднял подушку за спиной повыше и повесил маленький перламутровый бинокль себе на шею.

— Ты их прочитала?

— Зачем?

— Ты выйдешь за меня замуж? — поинтересовался Ниточкин. — Или только так… мимоходом?

— Книги читать не всегда обязательно, так же как и выходить замуж. Мне часто хватает простого их присутствия на полках, рядом. Видишь, «Бор» стоит, он для меня слишком сложен… Откроешь его, полистаешь, понюхаешь и… Из книг флюиды выделяются, ты не замечал?

— Нет.

— И потом, когда видишь, как много книг не прочитала, то всегда знаешь, что ничего не знаешь. А если вокруг нет непрочитанных книг, об этом можешь забыть.

— Ты выйдешь за меня замуж? — опять спросил Ниточкин.

— Помолчи, — сказала Веточка. — Соседку разбудишь.

— Ты мне дочку родишь? — шепотом спросил Ниточкин.

— Не знаю.

— Ты не хочешь выходить замуж, потому что боишься обабиться?

— Ты угадал.

Она села к нему и поставила тарелку с бутербродами на тумбочку. Раньше она накинула на себя осеннее пальто, потому что у нее не было халата. Пальто сползало с плеч. Она не стыдилась Ниточкина, но начала удаляться от него. И он не мог решить, плохо это или хорошо. И все-таки чувство собственности просыпалось в нем наперекор ее независимости. Он снял с Веточки пальто, уложил ее рядом с собой и поцеловал в волосы. Она закрыла глаза и ушла еще дальше от него.

— Почему ты называла меня Джорджем? — спросил Ниточкин. «Я одержал такую же победу, как Наполеон под Бородино», — подумал он и вздохнул.

— Ты видел фильм «Джордж из Динки-джаза»?

— Да, очень давно, сразу после войны, когда мы были союзниками с англичанами.

— Он только тогда и шел.

Ниточкин вспомнил, как Джордж залез в торпедный аппарат и как им выстрелили вместо торпеды. Ниточкин засмеялся. Это был уморительный фильм. Англичане умеют смеяться над собой, когда им это разрешают.

— Так вот, ты мне напоминаешь Джорджа, — сказала она.

Он постарался представить Джорджа. Актер был щупл, некрасив и чем-то похож на обезьяну. И Ниточкин не знал, хорошо или плохо напоминать Джорджа из Динки-джаза.

— Он умел жить легко, весело и смело. И мне показалось, что ты такой же.

— Ты странная женщина, — пробормотал Ниточкин. Он обиделся.

— Я женщина по одним первичным признакам, — сказала Веточка и открыла глаза. — Ты обиделся на меня?

— Немного. Ты куда-то уходишь. К кому-то другому.

— Нет, ты уж мне верь.

— Пожалуйста, люби меня! — сказал Ниточкин. — Я так давно ищу женщину, которая была бы внутри мужчиной.

За стеной часы пробили два удара.

— Ты попадал в передряги?

— Рано или поздно в них попадешь, если сам к ним стремишься.

— Расскажи мне что-нибудь самое страшное.

— Трудно жить на свете пастушонку Пете, погонять скотину длинной хворостиной… — пробормотал Ниточкин, вспоминая что-нибудь страшное. — Самое плохое — недостача груза… Или когда секретную карту потеряешь.

— Нет, ты расскажи что-нибудь красивое и опасное. Ведь было же у тебя хоть разочек?

— Я понял, — сказал Ниточкин. — Было такое! Мы дору потеряли — лодку такую. А в ней контейнер с трупом зимовщицы. И вот я напросился идти за этой дорой на вельботе, а шторм был свирепый… Навались, девушки! — заорал вдруг Ниточкин и, взмахнув рукой, резко наклонился вперед. — Вместе гресть!

Веточка чуть не слетела с кровати.

— Ты что, совсем с ума сошел?! Я же говорю: соседи!