Олег Куваев - Через триста лет после радуги

Веня пил кофе, курил и мыслил. За окном стояла белая муть. В раскрытую форточку лезла сырость. Это был знаменитый туман Охотского побережья. Жизнь снова оказалась очень сложной. Из-за того, что в каком-то проклятом питомнике дохнут норки, он, Веня Ступников, не имеет ни минуты покоя. Каждый день он как идиот бредет в эту долину. Два дня подряд доказывал, что он историк и ни черта не понимает в животноводстве. Потом еще два дня по ее просьбе толкался по всем учреждениям города в поисках помощи. Кажется, он узнал всех служащих городка. Директор питомника, тот самый злополучный чудак, исчез — в неизвестном направлении.

По ночам память воскрешает далекий черноземный городок, и… так или иначе приходится заниматься самокритикой. А кому это приятно? Соня — Каткаль — Тамерлан. Она заставила его даже к этим норкам относиться с уважением, хотя он с детства терпеть не мог кошек, ворон и прочую живность. И сама она похожа на норку. Движется быстро, бесшумно, и кажется, что тело ее скручено из какого-то диковинно-упругого материала.

Сегодня ночью он нашел идею. Питомник будет спасен. Он напишет громовую газетную статью. Статью, которую будут рвать из рук миллионы. В современном духе, — Каждая фраза как бомба. Форма — это основное. Читатель ждет форму. Любой может слазить в энциклопедию на букву Н, выписать оттуда все, что относится к норке, вставить местные факты и фамилии — и готово дело. Веня Ступников сделает иначе. Он начнет с песни Монтана о Мари, которая носила норковую шубку, Мари гуляла в норковой шубке по Парижу, и все девушки завидовали ей, а парни на улицах шли следом, как лунатики.

А разве наши девушки не имеют права ходить в норковых шубках? Далее можно написать о достоинствах норковых шкурок.

В грустной французской песенке Мари кончила плохо. Она состарилась, и состарилась ее шубка. Мари стала никому не нужна.

Каждая девушка имеет право носить столько норковых шубок, сколько ей угодно. Но для этого нужны норки. А что же творится в нашем питомнике? Далее сплошные разрывы гранат.

Веня кончил пить кофе и закурил еще одну сигаретку. Материал о норках прекрасно складывался. Только надо все хорошо обдумать.

В это обычное утро Славка Беклемишев был в питомнике с восьми утра. Он наблюдал, как кормят норок. Маленькие коричневые зверьки с хрустом уничтожали рыбу. Они были веселы и явно довольны жизнью. Потом Крапотников провел Славку смотреть на больных. Это был полный контраст. Норки лежали у стенок вольер и безучастно смотрели на Беклемишева. В кормушках лежала нетронутая рыба. Один зверек был, по-видимому, мертв. Беклемишев попросил вынуть его. Зверек был невероятно худ. Сквозь шерсть просвечивала синяя истощенная кожа. Никаких внешних следов заболевания не было видно. Беклемишев чувствовал себя отвратительно.

— Надо сделать вскрытие, — сказал он как можно увереннее.

— Прошу, — сказал Семен Семенович. — Все готово. Я знал, что вы будете делать вскрытие. — Он сказал это спокойно, но Славка заметил, как у него дрожат руки, когда он вытягивал из кармана папиросу.

Они прошли в домик управления питомника.

Тоненькая смуглая девушка в халате ожидала их на крыльце.

— Это наша уборщица, — сказал Семен Семенович. — Я зову ее Тамерланом. В скором времени она уничтожит все мужские сердца города и окрестностей.

Вулканический румянец упал на щеки Тамерлана.

— А ну вас, — чуть слышно сказала она.

Славка неприлично долго нащупывал дверную ручку. Ему мешала дохлая норка, которую он держал под мышкой. Он услышал, как кто-то сдавленно засмеялся за его спиной, и услышал легкий топоток убегающих ног.

На обтянутом простыней столе лежали несколько скальпелей, пинцет. А в стеклянном шкафу горделиво распределился малый хирургический набор. У некоторых инструментов были даже братья. Видимо, реквизиция медицинского оборудования в городке имела широкие масштабы.

— Не буду мешать, — сказал Семен Семенович, тихонько притворив за собой дверь.

Славка закурил. Он ворошил в памяти обрывки лекций и практических занятий. Потом он попытался вспомнить статьи, читанные им в научных журналах. Он вспомнил Дж. Б. Гупера и его желудочных паразитов. Наверное, полевые мыши тоже худели, когда паразиты грызли их внутренности.

— С этого и начнем, — сказал Беклемишев. Он взял в руки ланцет… И вдруг ему стало чертовски хорошо. Легкая тяжесть ланцета в руке была свидетельством, что ему, Славке Беклемишеву, надо сделать сейчас нужное и полезное дело. Может быть, первое по-настоящему полезное дело в его жизни. Ему должно повезти. Ему не может не повезти.

тихо запел Славка.

Мертвые оскаленные зубы зверька просили о помощи.

Веня, спотыкаясь, шел вверх по долине. Лицо и плащ были мокры от мельчайших капелек тумана. Казалось, туман настолько плотно прижимается к земле, что его можно будет резать ножом. Веня тихонько бормотал вслух фразы из первой в его жизни статьи. Пока это был только черновик. Но сладостный яд успеха уже туманил голову. Она должна это оценить…

— Черт! — сказал Веня, споткнувшись о камень. Ботинок был порван. Пальцы ног остро заныли.

Ощупывая ногу, Веня вспомнил о том, что узнал по дороге сюда. Чудак, директор питомника, вернулся. Привез с собой какого-то юного мужа науки. Наверняка очкарик. Аспирантишка.

Острая игла ревности кольнула Веню. А что, если это в самом деле молодой аспирант? Аспирант? Аспиранты — это такой народ. Всегда ухлестывают за девчатами с младших курсов. И всегда с успехом. Кому, как не Вениамину Ступникову, знать это? И Веня поспешно похромал в туман. Туда, где его должна ждать Соня — Тамерлан — Каткаль.

Соня читала «Трех мушкетеров». Крапотников строго-настрого запретил ей уходить. Она должна была ждать, пока тому, в соседней комнате, не понадобится помощь. Но в соседней комнате было тихо. Может быть, он там заснул? Такой смешной. Высокий, взрослый, а ищет дверную ручку не с той стороны. И дохлый хвост торчит из-под руки. Уж если сам директор не знает, отчего умирают норки, то где знать ему!

— Где директор? — раздался громкий вопрос. Соня — Тамерлан вздрогнула. Страшная голова смотрела на нее из соседней комнаты. Всклокоченные волосы, в зубах нахально дымилась папироса.

— Где этот Крапотников? — спросила голова ликующим тоном.

Соня опомнилась.

— Директор вышел, — обидчиво сказала она.

Но ученый чудак только рассмеялся. Он выскочил из комнаты и схватил Соню за руку. Он потащил ее в ту самую комнату. От растерянности Соня даже не вырывала руку. На столе лежала растерзанная норка.