Ханох Левин - Сотворение мира за счет ограничения пространства, занимаемого Богом

Драматург, режиссер, прозаик и поэт Ханох Левин — одна из крупнейших фигур в израильской культуре конца XX века. Его творчество оказало огромное влияние на израильское общество и до сих пор вызывает бурные споры.

Ханох Левин родился в Тель-Авиве 18 декабря 1943 года в семье выходцев из Польши, переживших Холокост. Первоначальное образование получил в религиозной школе. Закончил Тель-Авивский университет, где изучал литературу и философию.

Его ранние произведения (спектакли для кабаре «Ты и я и будущая война», «Кетчуп») были острой политической сатирой на израильское общество после шестидневной войны 1967 года и содержали мрачные предсказания относительно трагических результатов, к которым может привести оккупация арабских территорий. Неудивительно, что первые драматические работы Левина вызывали громкие скандалы. Кульминацией в этом отношении стал спектакль «Королева ванной комнаты» (1970). По свидетельству очевидцев, публика неистовствовала так, что актеры боялись выходить на сцену. Во время одного из представлений какая-то зрительница крикнула: «Это не спектакль, а вонючая бомба». На другом представлении полиции пришлось арестовать разбушевавшегося зрителя. Радикальная подпольная организация «Волчата» угрожала драматургу физической расправой. В газете «Гаарец» было опубликовано платное объявление, автор которого призывал всех, кому нравится спектакль, собраться у подъезда его дома и разрушить государство Израиль. Администрация «Камерного театра» была так напугана происходящим, что после девятнадцати представлений сняла спектакль с репертуара. В печати тех лет Левина именовали коммунистом и душевнобольным.

Со временем творчество Левина стало менее ангажированным. Его мрачный сарказм перестал быть локально ориентированным, привязанным к какому-то определенному времени и пространству и перерос в тотальную и беспощадную критику бытия в целом. Левин нередко изображает человека как омерзительное насекомое, и многие его тексты приобретают человеконенавистническое звучание.

Из европейских художественных течений XX века Левин ближе всего к немецкому экспрессионизму и театру абсурда. Из русских же писателей его «ближайшие родственники» — Гоголь, Федор Сологуб и Хармс. Многие герои Левина — это как будто совершившие репатриацию в Израиль хармсовские Пакин и Ракукин.

В течение почти трех десятилетий на сценах израильских театров ставилась как минимум одна новая пьеса Левина в год. Из пятидесяти шести написанных им пьес при его жизни увидели сцену тридцать три, двадцать две из которых он поставил сам. Несколько левиновских зонтов стали в Израиле национальными хитами.

В последние годы жизни Левина страсти вокруг него улеглись, его творчество удостоилось многочисленных статей, книг и диссертаций, вышло многотомное полное собрание его сочинений. Но налет скандальности сохранялся почти на всем, что он писал и ставил, и его отношения с израильским истеблишментом до самого конца оставались натянутыми. Несмотря на огромную известность и общественное признание, Государственной премии Израиля Ханох Левин так и не получил.

Он умер в возрасте 55 лет 18 августа 1999 года. Его смерть была воспринята в Израиле как национальная трагедия. Тель-Авивский «Камерный театр», с которым была связана вся творческая жизнь Левина, создал Институт театра его имени.

Произведения Левина переведены на многие языки мира. Его пьеса «Хефец» признана в Израиле классической и включена в программу средней школы.

Настоящее издание — это первое собрание избранных произведений Ханоха Левина на русском языке.

Как-то раз под вечер никем не любимый мужчина по имени Геверл встретился на улице со своей давнишней приятельницей Лотрой. Лотра прогуливалась с коляской, в которой лежала ее дочь Тупиц. Геверл склонился над коляской и заглянул в нее. Тупиц лежала сморщенная и красная, как ухо, на котором проспали всю ночь. Ее широко раскрытые глаза были устремлены в небо. Время от времени она шевелилась и высовывала длинный слюнявый язык.

Геверл посюсюкал, погугукал и задал Тупиц несколько шутливых вопросов, в ответ на которые Тупиц высовывала язык и ворочалась, а ее мать противно хихикала.

— Как тебя зовут? — спросил он, обращаясь к Тупиц.

Тупиц заворочалась, а ее мать мерзко хихикнула.

— Хочешь выйти за меня замуж?

Тупиц высунула язык, и Лотра снова хихикнула.

В восторге от своего абсурдистского юмора и умения шутить с детьми Геверл тоже засмеялся.

— Что, Тупиц, не нравлюсь я тебе? — спросил он.

И снова Тупиц заворочалась, а Лотра захихикала.

Все это было ужасно неприятно, неестественно, глупо, и Геверл решил, что трех вопросов вполне достаточно. Заплатил, так сказать, налог на интерес к детям — и будет на сегодня. В самом деле, разве это нужно Геверлу? Разве нужно ему это бессмысленное одностороннее общение с младенцами? Нет, в действительности Геверлу нужно совсем другое. Ему уже сорок, и он хочет диалога. Серьезного диалога с женщиной — красивой, упругой, горячей. Лет этак восемнадцати — тридцати пяти. Вот что нужно сейчас Геверлу. Все силы его души на данном этапе жизни устремлены исключительно в романтическое русло. С малолетними и старухами он долго разговаривать не в состоянии. На это у него, извините, нет времени. Он занят. Он спешит. Совсем другое дело, если какая-нибудь интересная женщина лет тридцати спрашивает у него, как пройти на такую-то улицу. Тогда его лицо сразу светлеет. У него просто куча свободного времени. Он ну абсолютно ничем не занят. Он готов сколь угодно долго объяснять, где находится искомая улица, бросая на женщину многозначительные взгляды, готов перечислить все близлежащие улицы вообще, и даже более того, готов проводить ее до этой улицы, чтобы она не заблудилась. Да что там проводить! Он готов на ней жениться. Квартиру ей купить на этой улице. Готов стоять с ней в обнимку на этой улице до самой смерти, до собственных похорон. Вот сколько у него свободного времени…

Геверл стоял у коляски и разговаривал с Лотрой. Лотра тихонько смеялась и время от времени вздыхала. Ей тяжело. Она одна. Муж в Америке, когда вернется — не известно. Да и вернется ли вообще… Она смотрела на Геверла, как бы оправдываясь, и смущенно улыбалась. Ну да, что-то вроде неофициального развода…