Гроздана Олуич - Голоса на ветру

«Кранкенхаус» из Регенсбурга был для него живым примером того, что даже случайно не должно было произойти с Дамьяном.

– С кем это ты разговариваешь по ночам? – в голосе Дамьяна явно слышались удивление и смущение.

В «Карановской летописи» и в «Дневнике» Данилы он натыкался на краткие записи типа «они снова приходили», хотя нигде не находил объяснения того, кто такие эти «они» и к кому и зачем приходили. А уж если они и приходят, то почему он, Дамьян, не видит и не слышит их, тех, которые преследуя его отца, сумели добраться до Гамбурга.

На все вопросы Дамьяна Данило Арацки отмалчивался. Парнишка слишком молод, чтобы понять, считал он, точно так же, как некогда, очень давно, считал Лука Арацки. Но Рыжик не только понимал, но и запоминал происходящее, ужасаясь тому, что есть люди, которым пришло в голову делать из других людей мыло. Как много могут понимать дети и что навсегда сохраняет их память, Данило и самому себе сказать не мог…

Рассыпанные по чужим жизням, живут и длятся воспоминания о каких-то лицах, запахах, звуках, о медного цвета поверхности болота на закате солнца, о крике птицы, об ударе человеческого тела о бетон перед отелем «Атертон», в первый, третий, сто третий раз, ударе, которого в Гамбурге еще не было в памяти Данилы, потому что он еще не добрался до своей первой нью-йоркской ночи, навсегда отмеченной телами, летящими мимо окна, чтобы через секунду с криком или тупым звуком удара переселиться в вечность.

От всего света мира, сиявшего в глазах его жены, у Гарачи осталось только затоптанное ногами прохожих пятно крови на тротуаре, чувство вины и потребность после выписки из больницы создать из бывших детдомовцев одну большую семью. Где сейчас Гарача, знает, скорее всего, только Арон, а если не знает, то, видимо, может узнать. Жива ли Сара Коэн и где она?

Когда Дамьян вернулся в Белград, чтобы, сдав анатомию и все, что за ней следует, от физиологии до судебной медицины, продолжить дело прадеда Луки Арацкого, отца Данилы Арацкого и всех многочисленных врачей и знахарей, которыми на протяжении истории был так богат род Арацких, Данило Арацки смотрел, как в звездной пыли мерцают лица умерших, блуждающих во вселенной из вечности в вечность, сопровождаемые хором голосов некогда существовавших птиц, людей и зверей, которые снова будут существовать, перевоплотившись в какой-то новый образ, никогда не совпадающий с тем, каким был в прошлом, потому что в страшной вселенной нет двух одинаковых ликов, двух одинаковых душ. И тем не менее Дамьян и Данило это две половинки одного яблока, блеск и отблеск на воде, крик и эхо этого крика.

«Я не имею права позволить ему пойти на какую-то бредовую войну и погибнуть», – поклялся Данило самому себе. – Но, с другой стороны, я не имею права и удерживать его здесь, делать из него беженца, человека без дома и без родины…» В приоткрытое окно врывался ледяной северный ветер, а в Белграде цвели липы, так же как тогда, когда он, решив бежать, вскочил на подножку поезда, идущего в Дортмунд. Этим же поездом Дамьян вернется в Белград, унося в душе озабоченный взгляд отца и вопросы: кто они такие, те, с кем его отец ведет загадочные ночные беседы? Откуда они появляются? Куда исчезают?

Через два дня после отъезда Дамьяна Данило Арацки сел в самолет, летящий в Нью-Йорк, не сообщив Арону ни о своем прибытии, ни о том, где собирается остановиться. В Нью-Йорке полно отелей. Позвонит Арону, когда выспится, и они разыщут кого-нибудь из «большой семьи» Гарачи, если в клинике Арона для него не найдется работы. Покойная родня в Нью-Йорке его найти не сможет, сказал он себе, и сел в первое попавшееся такси. Его удивило, что такси было такого же желтого цвета, как вагоны гамбургского метро, а таксист с трудом говорил по-английски. Тем не менее он знал некоторые дешевые отели. «Мистер останется доволен!» – сказал он, остановившись перед «Атертоном» и протянул Даниле визитку, после чего исчез, не подозревая о том, что этот отель с облупленными стенами останется в душе его пассажира незаживающей раной, а он сам – таким же близким другом, как Арон.

На визитке стояло: «Алексей Смирнов, хирург». «Смирнов» – как водка? Или как известное московское семейство? Данило улыбнулся и вошел в отель. Потом узнаю, время есть, подумал он. Сейчас важно выспаться.

Ошалев от долгого путешествия, Данило долго не мог заснуть. Откуда-то с верхних этажей над ним, с небольшими паузами, начали вдруг падать вниз тела самоубийц, с тупым звуком ударяясь о тротуар. Ему понадобилось два часа, чтобы понять, что это реальность, после чего, уже на рассвете, он схватил еще нераспакованные дорожные сумки, окунулся в ледяной ветер с Ист-Ривер, вскочил в такси и направился на Park Avenue South, откуда в последние месяцы получал письма от Арона. Приехав, долго звонил, но никто не отзывался. А вдруг Арон в отъезде? Или в больнице? Растерянный Данило стоял перед закрытой дверью и спрашивал самого себя, что заставило его без предупреждения нагрянуть в Нью-Йорк и провести ночь без сна, глядя на падающие на асфальт человеческие тела? Может быть, это все вообще сон, смысл которого от него ускользает? Сон, в котором впервые нет никого из Арацких. Ответа на свои вопросы он не нашел, но дверь в конце концов открылась, и он увидел удивленного и улыбающегося Арона.

– Я хотел сделать тебе сюрприз… – промямлил Данило.

– И тебе это удалось! – Арон обернулся и взял на руки прятавшегося у него за спиной ребенка. – Но это удалось и мне, не зря я сдержался и не написал о некоторых изменениях в своей жизни. Одно из этих изменений – Даниэл… Арон взял одну из сумок Данилы, и они вошли в дом, как две капли воды походивший на тот, что был у него в Гамбурге. Интересно, он по-прежнему с Эрикой и от нее ли малыш?

От нее. Зеленоглазый как она, сомнений нет. Данило Арацки с любопытством огляделся, удивляясь тому, что ее нигде нет, что она не берет малыша, пока Арон занимается гостем. Все-таки нужно было сообщить ему о приезде. Женщины не любят нагрянувших в дом незваных гостей.

– Извини, что разбудил вас… Эрика наверняка еще спит?

– Возможно! – Арон грустно улыбнулся. – Возможно, и спит, только не в этом доме…

– Что ты такое говоришь, что стряслось?

– Ничего. Просто она нашла другого. Для Нью-Йорка обычное дело. Мы с Дени кое-как справляемся. То за ним присматривает какая-нибудь медсестра из нашего отделения, то я вожу его в садик, а то даже беру с собой в больницу…

– Самое подходящее место для двухлетнего малыша… – Данило Арацки громко рассмеялся. – А, может, Нью-Йорк это просто большой сумасшедший дом? Я провел эту ночь в отеле, и там из окон то и дело падали его обитатели, как перезрелые яблоки в Ясенаке.