Гроздана Олуич - Голоса на ветру

Несмотря на то, что фамилии русских специалистов значились в списке участников семинара о болезни Альцгеймера, они не приехали. Но прислали отчеты о некоторых техниках шаманов, которые большинство присутствующих назвали выдумками. Да у шаманов нет даже инструментов для определения группы крови, они никогда не видели сканер! Как они могут хоть что-то сказать о такой сложной болезни? Правда, приводимые ими данные о развитие болезни свидетельствуют об исключительных знаниях относительно загадочной потери речи.

Отчеты напомнили Даниле Арацкому те приемы, с помощью которых его бабушка, Симка Галичанка, изучив изменения зрачка, цвета лица, кожи, волос, ногтей, поведения больного, делала вывод, следует ли применить снадобье и какое, или дать организму жить своей собственной жизнью, если то или иное средство может ухудшить его состояние.

Кроме того, она использовала и еще кое-что! Чтобы установить, что ей делать, Симка Галичанка наблюдала за дыханием больного, за запахом его кожи, и по этим признакам определяла, есть ли надежда на выздоровление. Этот дар от своей матери унаследовала Наталия Арацки, а от нее и Рыжик. Первым это заметил доктор Лука Арацки, обративший внимание на то, как мальчик морщит нос, прижимаясь щекой к любимой кошке.

– Эй, кошка ведь оцарапать может! – улыбнулся Петр, но Рыжик мрачно отрезал, что Мицика никого больше не оцарапает, потому что не доживет до завтрашнего дня: она дышит так учащенно, словно напугана или бежит.

Слова Рыжика вызвали общий смех.

Одна только Негица ему поверила, обняла и вместе с кошкой отнесла в кровать, решив провести с Рыжиком всю ночь и посмотреть, что будет с Мицикой. Но под утро ее сморил сон. Проснувшись, она увидела, что кошки, которая по ночам обычно дремала у Рыжика в ногах, нет. Обыскали весь дом, но так и не нашли ее.

– Ее больше никто никогда не найдет, и очень хорошо! – жалобно плакал Рыжик, размазывая по лицу слезы. – Все равно вы ее не любили… Не найдете вы ее…

И действительно не нашли, и не смогли утешить мальчика обещаниями принести ему белого котенка.

– Только Мицика знала, где у меня болит и всегда клала лапы на это место… – шептал он сквозь слезы, погружаясь в сон. – Не нужен мне белый котенок! – разрыдался Рыжик. – Он тоже долго не проживет.

– Откуда ты знаешь? – спросил его несколько дней спустя доктор Лука Арацки, удивленный утверждением Рыжика, что запах дыхания и кожи больного говорит о том, когда он умрет, причем не только у кошек, но и у людей…

«Симка Галичанка!» – сверкнуло в голове Луки Арацкого, и он твердо решил ни о чем больше не расспрашивать, ужаснувшись одной только мысли, что Рыжик может сказать что-нибудь такое, что никто не хотел бы слышать – ни в доме Арацких, ни в Караново.

Тем не менее в «Карановской летописи» остались следы заявления Рыжика, что «через дыхание или запах кожи можно узнать о приближающейся кончине больного или возможности его излечения».

О существовании «запаха смерти» не упоминал ни один из медицинских учебников или научных докладов.

Сведения о том, что по запаху дыхания и кожи можно предсказать приближение смерти появились только в отчете Джорджии Вест , связанном с опытом целителей из некоторых индейских племен (месквоки, сиу, чероки), который перемещает « болезнь забывания » в далекое прошлое, вместе с «запахом смерти».

«Индейцы месквоки, так же как и амиши, живут в Айове. Попытаюсь с ними встретиться», – между делом и как бы случайно приписал Данило в самом конце своего письма к Арону, в котором просил его узнать у Алексея Семеновича не может ли он проверить, что говорят русские источники о том, что Данило называл «запахом смерти».

С помощью Джорджи Вест он узнает, как трактуют это индейцы месквоки, а Алеша пусть посмотрит, что пишут русские.

Обнаружил ли Алексей Семенович какую-нибудь информацию о шаманском толковании «запаха смерти», Арон вспомнить не мог, но он прекрасно помнил, что именно тогда в их переписке впервые возникло имя Джорджи Вест и название индейского племени месквоки. Об амишах, как о реликте какой-то секты, заплутавшей в прериях Среднего запада, он слышал еще в Гамбурге. О племени месквоки не слышал никогда. И, тем более, о Джорджи Вест, имя которой будет все чаще мелькать в переписке, так же как и рассуждения о возможности по запаху дыхания или кожи почувствовать приближение смерти, во что и Арону, и Алексею Семеновичу верилось с трудом.

Если бы это было так, то заметную часть операций в мурманской больнице Алексей Семенович Смирнов и его коллеги могли бы и не начинать. «Запах смерти» вовремя предупредил бы их, что нет нужды «вспарывать» пациента, если его придется тут же «зашить», потому что жить ему осталось всего несколько дней.

С кошками, даже без ссылок на индейцев, дело обстоит иначе. Тигровый кот Таисии безошибочно находил на ее теле точки боли и часами лежал возле нее как заколдованный, прислушиваясь к течению ее крови и передвижениям жильцов в квартире над ними, время от времени прикасаясь лапками лицу Таисии.

Зачем он это делает, недоумевал Алексей Семенович Смирнов, смеясь словам Таисии, что ее доктор знает то, что другим и не снится. Точно на тех местах шеи, до которых дотрагивался кот, она нащупала болезненные затвердения. «Он знает! –  прошептала она, глядя на него большими увлажнившимися глазами. –  Не смейся! Он знает!»

Что знает, Алексей понял, когда сын уехал в Калифорнию, а Таисия, на вид совершенно здоровая, покинула этот мир, после чего ее тигровый кот перестал есть и вскоре последовал за ней. У него, как и у Таисии, были обнаружены те самые болезненные затвердения…

У кошек такие обычно не встречаются.

Смертельно напуганный, чувствуя, что между всем живым существуют невидимые связи, Алексей Семенович Смирнов решил больше никогда не брать в их с Таисией дом кошек, ни тигровых, ни белых! Никаких. Поэтому он завел мышь, которая рядом с ним на переднем сидении в маленькой клетке кружила в такси по всему Нью-Йорку.

Как страшно должно быть одиночество в городе, по которому постоянно передвигаются миллионы людей, но никто никому ни товарищ, ни брат, мелькнуло в голове Данилы…

Эту свою мысль он вспомнил позже, когда Алексей сказал ему, что товарищ это товарищ, даже если он мышь или таракан.

В ту зиму, когда Алексей Семенович похоронил Таисию и ее кота, снег шел и в Мурманске, и в Нью-Йорке. Но Алексею Семеновичу все равно снился тот, мурманский, так же как и Данило в Хикори Хилл видел во сне Тису и думал, что мог бы в Айове начать какую-то другую, новую жизнь, угадывая за этим желанием Джорджи Вест, ее роскошные бедра, разноцветные глаза, губы и смех, в котором как в тумане растворился образ Ружи Рашулы.