Эйнар Карасон - Шторм

Потом вышла книга: Эйвинд Шторм, «В кромешной тьме», на задней обложке моя фотография. Обложка классная, в духе пластинки с тяжелым роком. Я, правда, думал, что мою фотографию разместят спереди; ведь когда Донован выпускает альбом, его фото всегда печатают на обложке, как и Рея Дэвиса, Мегаса [69] Мегас (Магнус Тор Йонссон) — композитор, поэт и художник, один из самых значительных представителей исландской рок-культуры. , да кого угодно; однако в книжном деле это, похоже, не принято, и мои издатели не стали отступать от традиции.

Я рассчитывал, что, когда книга выйдет, издатели соберут журналистов или по меньшей мере организуют какой-нибудь банкет, но ничего подобного не было, а когда я завел об этом речь, они очень удивились. «Нет, это не принято», — сказал какой-то редактор. Но я напомнил, что днем раньше состоялась грандиозная презентация, на которую пригласили всю прессу, — вышла какая-то книга об исландских вулканах. «Погодите, если это действительно не принято, то почему же вчера была пресс-конференция?» — спросил я. Он лишь улыбнулся и пояснил, что с подобными изданиями дело обстоит несколько иначе. По такому ответу я понял, что мою книгу считают незначительной, какой-то мелочью и что она едва ли будет хорошо продаваться.

Боюсь показаться нескромным, но, прочитав книгу, я должен признать, что у нее все-таки много достоинств. Просто невероятно; столько глав, абзацы, диалоги, много-много написано. Классные рассказы, например, о человеке, который ради денег бил бутылочки из-под ванильных капель и мензурки и глотал стекло. И естественно, в конце концов погиб. Еще всякие описания, например, кучка алкашей, которая обреталась на каком-то старом траулере, стоявшем на причале и ждавшем отправки за границу, где его должны были распилить на лом; замечательные сцены из корабельной жизни, колоритный тип, называвший себя «капитаном», — и как зимой они гадили в выдвижные ящики в каютах, а когда ящик был полон, его просто закрывали и открывали следующий… Классно. Мне есть чем гордиться!

С другой стороны, вынужден признать, что многое другое в книге меня сильно раздражало. Особенно плохо вышли части про мою собственную жизнь. Наш дом, этот толстый и шумный алкаш, якобы Халли Хёррикейн (на самом деле тот был куда мощнее и колоритнее) и «мама» (ее сделали слишком доброй и слабой, страдающей, а моя мама в жизни все решала сама, была хитрой и очень умной), но самый ужас — это девочка, «дочка» (у моей мамы, естественно, не было дочерей) — она, конечно, мое альтер эго в романе, «я» — будто я девчонка, манерная и жеманная идиотка, которая только и делает, что читает стихи, и поэтому ставит себя выше других; будто я сочиняю сам, мечтаю, чтобы мои стихи напечатали в журнале издательства «Язык и культура», а когда это удалось, счел большой победой. Вот это все бесило ужасно. Так что я быстренько пролистывал эти куски; а знакомым и тем людям, с которыми встречался, говорил, что издателям очень уж хотелось, чтобы все было именно так. «You gotta please your publishers» [70] «Пришлось ублажить издателей» ( англ. ) , — ронял я…

Никакой шумихи вокруг книги, как я уже сказал, не было, даже дня выхода особо не объявили, а ведь могло быть так красиво. Я просто взял в типографии несколько еще теплых экземпляров, а на следующий день обратил внимание, что в магазины книга еще не поступила — в издательстве, когда я позвонил, сказали, что ее запечатывают в пленку. Потом она появилась в каких-то магазинах, на следующий день еще в нескольких, и вот она на рынке уже несколько дней, но с этим никто ничего не делает; в «Эймундссоне» вокруг нее почти никто не крутится, она просто лежит себе. Но затем мне позвонили из издательства и сказали, что пропихнули меня на интервью, а еще на какую-то телепередачу о культуре. Мне показалось, что сказано просто ужасно, «пропихнули на интервью» — СМИ должны брать интервью только у тех, кого считают интересными. Но моих возражений слушать не стали, сказали только, чтобы я зашел в издательство подготовиться к интервью, в первую очередь к телевизионному — оно важнее, — нужно будет восемь минут говорить о «Кромешной тьме».

Когда же я позвонил редактору программы, выяснилось, что никаких восьми минут не будет, потому что сначала придет какой-то актер и прочтет начало книги, на это уйдет больше трех минут, так что мне останется меньше пяти. Я ничего не понял, спросил авторов программы, почему так, зачем какому-то артисту читать мою книгу. «Так хотят издатели!» — ответили они. Я пришел в издательство и мрачно поинтересовался, почему меня не спросили, как я буду выступать, но меня даже слушать не стали, сказали только, что нужно подготовить меня к интервью. А потом расписали все, что я должен говорить. Сказали, что меня непременно спросят, что побудило меня написать книгу. Я должен ответить в том духе, что этот сюжет давно не давал мне покоя. Наболтать что-нибудь. Потом меня спросят, насколько книга автобиографична, в какой степени основана на моем личном опыте, на это я должен ответить отрицательно (я даже сначала не понял) — должен подчеркнуть, что это роман, и как-нибудь расплывчато пояснить, что конечно же авторы романов черпают свои сюжеты и образы из того, что они «узнали и пережили, видели и слышали». Замечательная фраза, очень в духе Йона Безродного, но мне она совсем не подходила. Потом я отправился на интервью. Эти типы из издательства вывели меня из себя — я пытался вспоминать фразы, вместо того чтобы говорить свободно. Телевизионщики тоже показались мне безумно взвинченными, вопросы задавали два красивых молодых человека, выражались они ужасно запутанно, книги ни один из них не читал, что порождало недоразумения; меня загримировали и посадили на яркий свет, и мальчики начали задавать вопросы, к которым мы готовились, но другими словами; я был смущен, говорил хрипло, но постепенно все преодолел и даже выпалил про «узнали и пережили, видели и слышали», хотя когда потом смотрел передачу, то видел, насколько было заметно, что я тщательно подбираю слова, вот до чего меня довели — хуже всего, однако, что они задали такой вопрос, к которому я не был готов, о том, как я работал, был ли у меня регулярный рабочий день, или я писал по ночам, или только тогда, когда меня посещало вдохновение; нужно было как-то отвечать, я постарался быть объективным и сказал, что это как и любая другая работа, начинать приходится с утра; надеюсь, те, кто знает, что я чаще всего сплю до полудня, не сочтут это глупой шуткой.

Я-то считал, что после того, как передачу покажут по телевизору, мне просто прохода не будет, все будут на меня глазеть, но нет; я как-то не заметил, что стал известнее; интересно, эту передачу хоть кто-нибудь смотрел…