Эм Вельк - Рассказы (сборник)

«Мы, нижеподписавшиеся доги, гончие, легавые, ищейки, дворняжки, болонки и прочие крупные и мелкие собаки, покорнейше просим Вашу милость соблаговолить выслушать и принять во. внимание причины, побудившие нас к столь серьезной жалобе.

Хотя различие между собаками так велико, что они могут даже казаться животными разных пород, ныне мы все объединились, чтобы сообща защитить одну из замечательнейших привилегий, которой когда-либо обладало наше собачье племя и которой теперь грозит нас лишить начинание, чреватое опасными последствиями. Ибо от наших осведомителей мы узнали, что небезызвестное Лицо утверждает, будто умеет разваривать кости и делать их пригодными для людской пищи, не портя при этом мяса; что означенное Лицо намеревается даже отправить свои кухонные горшки и прочую утварь к ганноверскому двору, дабы осуществить этот прожект. Мы сочли необходимым незамедлительно сему воспротивиться. Пусть не воображают, будто можно поставить под сомнение право на очищенные от мяса кости, которое принадлежит нам с незапамятных времен и на которое еще не осмелился посягнуть ни один человек или зверь. Гомер и древнейшие писатели ясно высказались на эту тему, и если в Писании сказано, что „не хорошо взять хлеб у детей и бросить псам“, то про кости ничего подобного не говорится, ибо всем известно, что они принадлежат нам со времен потопа, то есть с тех самых пор, как люди стали употреблять в. пищу мясо животных. И если костный мозг мы уступили людям ради доброго мира с ними, то сделали это, надеясь тем вернее сохранить свое право на кости, каковое этим соглашением было только упрочено.

Боже правый, как же далеко заходит жадность человеческая, ежели люди не довольствуются тем, что нередко проедают все свое достояние, но и не стыдятся отнимать у нас нашу долю. Не говоря уже о том, что сей новый корм может для людей оказаться вредным и заставит их окончательно особачиться, ведь в наши дни они и без того склонны к бесстыдству, — мы предоставляем Вашей Милости, зрело поразмыслив, рассудить, безопасно ли и выгодно ли для людей порвать таким образом с собаками. Вам, столь основательно изучившему историю, известно, что некий король, изгнанный из своей страны, вернулся в нее с эскортом из своих двухсот собак, одолевших мятежников, что многие собаки спасли жизнь своим хозяевам, а иные отомстили за их смерть.

Наконец, и по сей день существуют города, охраняемые собаками, которые отныне, как многие другие, будут нами оставлены, ежели у нас отнимут лучшую часть нашего вознаграждения. Охотничьи собаки перестанут искать и преследовать зверя, сторожевые псы и овчарки — охранять дома от воров, овец — от волков, а мы, маленькие болонки, не станем впредь защищать наших хозяек от домогательств поклонников и не станем лаять, что бы те себе ни позволили. В конце концов на кухнях воцарится ужаснейший беспорядок, и вы, господа повара, не раз хватитесь бараньей, грудинки, ибо, отказав нам в костях, сами лишитесь не только костей, но и мяса. Посему вам-то и надлежит измыслить, как этому воспрепятствовать, — вам и господам форшнейдерам [50] Слуга, разрезающий мясо. , чье искусство в будущем окажется вовсе излишним, коль скоро мясо, невзирая на кости, можно будет резать, как масло.

Вот почему мы умоляем Вашу милость представить дело столь великой важности на рассмотрение Генерального собрания, а этого изобретателя со всем его снаряжением послать подальше и запретить ему доступ к какой бы то ни было кухне. Что же касается Вас, милостивый государь, то Вы проявите исключительную доброту, помешав ему проникнуть на кухню Ганноверского дворца.

За охотничих собак — Лолапс

За дворовых псов — Мопс

За болонок — Амарилья ».

Адвокатом собак-просительниц был не кто иной, как философ Лейбниц. Смех, который повсеместно вызвало это прошение, вскоре распространившееся по стране, привел к отмене «указа», и ганноверские собаки получили кости обратно.

Любовь к животным, в особенности к собакам, толкнула Лейбница на другой необычный поступок, который, правда, не увенчался успехом: он утверждал, будто открыл говорящую собаку! О своем открытии он сообщил Академии наук в Берлине, а также Академии в Париже. Собака эта принадлежит крестьянскому мальчику и может весьма отчетливо произносить различные слова, как-то «чай», «кофе», «суп», к тому же у него самого, у Лейбница, был пудель, весьма отчетливо произносивший слово «фрау». Это письмо философа было опубликовано в мае 1715 года во французском «Журналь де Треву». Там говорится: «Собаку, умеющую говорить, я видел и слышал в декабре месяце прошлого года в Цейце. Его светлость герцог Саксен-Цейцский лишь ради этого приказал доставить к нему собаку, жившую за много миль от Цейца. В наружности ее нет ничего необычного, наоборот, наблюдается полное сходство с другими деревенскими собаками. Она выговаривает много немецких слов, а поскольку „чай“, „кофе“, „шоколад“ и „ассамблея“ — слова, очень употребительные в Германии, то ее научили выговаривать именно эти слова. Хозяин собаки — молодой парень, довольно-таки забавного вида. Когда прежде ему случилось несколько раз играть со своей собакой, он возомнил, будто услышал звук, очень похожий на некое немецкое слово, после чего парень этот, как ни был он молод, крепко вбил себе в голову, что научит собаку говорить, и в этом преуспел. Быть может, кто-нибудь подобным же образом откроет философский камень, когда люди и думать-то о нем забудут. Ludus infantinium [51] Детская забава ( лат .). . Так что впредь не будем отчаиваться».

Поскольку Лейбниц сам слышал «говорящую» собаку, остается только предположить, что гортань и губы у нее были устроены иначе, чем у других собак, и она могла, в подражание человеку, произносить некоторые звуки, похожие на слова. Однако с речью, как выражением чувств или представлений, это ничего общего не имеет. В этом смысле собака, видимо, так и останется немой.

Хотя Гете смолоду был страстным любителем верховой езды, он не питал личной привязанности к своим лошадям, да и к другим животным тоже. Всю жизнь мерой всех вещей для него был и оставался человек. Интересно в этой связи, что когда заходила речь о лошадях, Гете ни одну из них по имени не называл, только «лошадь» или «моя лошадь», даже в студенческие годы, когда животные так легко становятся для нас товарищами, личностями. В годы учения в Лейпцигском университете Гете часто ездил верхом. В письме к Беришу из Лейпцига от 2 ноября 1767 года говорится: «…короче, меня сбросила лошадь, или, вернее, я сам сбросился с лошади, которая понесла меня, наездника весьма неловкого, сбросился, чтобы она не потащила меня по земле и не сбросила в другой раз».