Эм Вельк - Рассказы (сборник)

Удовлетворенный воздействием своего пророчества, директор взирал на уничтоженного, молчащего отца снова с некоторой благосклонностью.

— И на основании этого предположения вы хотите исключить мальчика из школы? — спросил наконец господин член участкового суда.

Непредвиденное сомнение в его педагогических талантах и предпринятых мерах заставило опытного воспитателя вскочить со стула.

— Господин член участкового суда! Знаете ли вы, что такое косвенные улики? Полагаю, что, как юрист, вы должны это знать. Как отец, вы, вероятно, это тоже знаете. Известно ли вам, что еще совершил этот невинный ребенок? Он имел наглость перед членами гитлерюгенда высмеивать боевые песни нашего движения и петь детям другие песни, непристойные! При этом хвастался, будто эту грязь поют штурмовики!

В волнении директор прошелся по комнате и остановился под портретом фюрера, повернувшись к нему лицом, как будто испрашивал прощения.

— Так вот что, оказывается, натворил Вольф Дитер? Господин член участкового суда улыбнулся. — Вот уж не поверю. Не поверю, потому что мой оболтус даже дома но весь голос орет часто грубые песенки, которые он слышит на улице.

Господин член участкового суда от удивления забыл уже о странных обвинениях, предъявленных своему сыну, он забыл, где находится и с кем говорит. Когда господин директор реального училища рывком повернулся к нему, тот понял свою ошибку. Но над ним опять бушевала гроза:

— Ввиду тех последствий, которые могут иметь место — уже для вашей службы — после высказанного не кем-нибудь, а господином членом участкового суда, мнения о боевых песнях движения, я не буду принимать его во внимание как лицо официальное, господин член участкового суда. Но я считаю нашу беседу законченной и извещаю вас лично, что ваш сын освобождается от посещения школы еще до завершения этого дела.

Покачивая головой, встал и господин член участкового суда.

— Не могли бы вы мне по крайней мере сказать, какие же непристойные песни, по вашим словам, пел он членам гитлерюгенда?

— По моим словам? Словам? — с издевкой переспросил директор. И добавил жестко: — Пел! Пел! — А закончил с иронией: — Вы знаете такую песню «Милый май, тебя я жду…»? [25] Немецкая народная песня.

Исполненный удивления господин член участкового суда вынужден был улыбнуться.

— Она тоже уже запрещена? Как «Лорелея» и…

Что должно следовать за и, он сказать не успел.

— «Лорелея» этого еврея Гейне может быть связана с прекрасной песней о мае только посредством грязных выходок учащегося Вольфа Дитера Бэра, господин доктор Бэр! И я говорю об этом более чем только в прямом смысле!

Директор гневно поглядел с высоты своего полноценного арийского самосознания на господина члена участкового суда, который был заметно ниже ростом.

Тот побледнел. Скоро, однако, медленный ток его крови снова ожил и щеки порозовели. Может быть, весь мир сошел с ума, не один его сын? Голос его стал просто громким:

— Да что же, во имя всего святого, может быть неприличного в «Майской песенке»? Я настоятельно прошу вас сказать мне это! Вы выдвигаете обвинения…

— Вы что, прикажете мне петь эту пакость?! — грозно прокатилось по комнате. — Ну хорошо, я вам сейчас расскажу. Господин штудиенрат Шлееман застал вашего невинного отпрыска, когда он рассказывал группе ребят, да еще одетых в форму, о том, что он слышал у штурмовиков песню получше тех, которые поет гитлерюгенд. Господин штудиенрат Шлееман не вышел из-за куста, так как решил, что речь идет о честном, добром деле, и это его порадовало. Но что он услышал? Это так же невероятно? как и постыдно! Мальчишка запел песню в такой непристойной манере, что его глубокая распущенность, да-да, его склонность к цинизму, которые, гм, следует, видимо, считать врожденными, тут стали очевидны. Он выпускал половину слов и заменял их бесстыдным мычанием! Да-да!

Не только господин член участкового суда, но и другой на его месте вряд ли понял бы сразу, как можно непристойно мычать. Поэтому он с недоумением воззрился на директора.

— Господин штудиенрат Шлееман пересказал нам ее.

Этого действительно сразу не поймешь. И таким вот образом ваш сыночек пел детям немецких родителей немецкую «Майскую песенку» и отравлял таким образом немецкие юные души!

И в своем праведном гневе директор реального училища с декламации перешел на пение и мычание:

Напуганный своим собственным пением и мычанием, директор внезапно прекратил его:

— Вам этого достаточно?

Да, этого оказалось достаточно даже для отца. Хотя и не как причины для исключения певца из школы. Возможно, это было всего лишь угрозой и господин член участкового суда решил, что в его интересах проявить гибкость.

— Видимо, я сделал ошибку, не разрешив Вольфу Дитеру вступить в юнгфольк. Я полагаю, он чувствовал себя из-за этого обделенным и пытался, хвастаясь своим физическим превосходством, произвести на своих сверстников впечатление. Итак, я не возражаю против того, чтобы Вольф Дитер стал членом гитлерюгенда.

Директор откинулся далеко назад и схватился при этом за ручки кресла, будто собирался откинуться еще дальше. Он раза два кивнул, подчеркнуто медленно, и это придавало особую остроту убийственным взглядам, которые он бросал на господина члена участкового суда, и тем язвительным словам, которые потом произнес:

— Так-так, вы ничего не имеете против того, чтобы ваш мальчик вступил в гитлерюгенд. Это очень любезно с вашей стороны. — И тут он дал залп из всех орудий: — Но гитлерюгенд и руководство школы имеют кое-какие возражения. Знаете ли вы, что еще натворил ваш парень? Я хотел избавить вас от худшего, поэтому предложил вам забрать вашего сына из школы. Вы настаиваете на разговоре об этом, — ну что ж!

Он поднялся опять. Господин член участкового суда встал тоже. Но поднялась только его телесная оболочка, внутренне же он весь сжался, сердце его упало.

— Господин директор… — начал он. — Моя политическая благонадежность так же безупречна, как и мое происхождение. Иначе я был бы отстранен от службы. Я заберу Вольфа Дитера из школы, если вы мне сообщите, что он там еще, по вашему мнению, натворил.

— По-моему? Опять вы говорите — по-моему? Он сделал это. Нечто ставящее под угрозу мое служебное положение, если я не предприму решительных шагов. Ваше служебное положение, кстати, тоже.

— Да, но что случилось?

— Он — тринадцатилетний дурень — после того как попытался представить в — скажем — смешном виде священный символ нашего движения и государства, он затем действительно осквернил его!