Даниэль Кельман - Последний предел

— Не останавливайтесь! — приказал Каминский.

Перед нами протянулась улица, мимо пролетали дома, вот исчезла из виду деревня. Мы ехали мимо неогороженного поля.

— Она знает, куда мы едем, — сказал он. — Возьмет такси и отправится в погоню.

— Почему вы ничего не рассказали мне о Баринге?

— Мы с ним говорили только о Париже и о бедняге Рихарде. На вашу долю приходится все остальное. Вам же этого хватит.

— Нет, не хватит.

Шоссе описало плавную кривую, вдалеке показался искусственный свод дамбы. Я выехал на обочину и затормозил.

— В чем дело? — спросил Каминский.

— Подождите минуту, — попросил я и вышел.

Позади виднелись очертания деревенских домов, впереди возвышалась дамба. Я раскинул руки. Пахло водорослями, дул очень сильный ветер. Значит, мне не суждено прославиться. Не будет ни книги, ни штатной должности, — ни у Ойгена Манца, ни в другом журнале. У меня больше нет квартиры, нет денег. Я понятия не имел, куда идти. Я глубоко вздохнул. Почему же так легко на душе?

Я снова сел в машину и завел мотор. Каминский теребил очки.

— Знаете, как часто я воображал, что вот приеду к ней?

— «Кто хочет стать миллионером», — негодовал я. — Бруно и Уве. Господин Хольм и его травяные экстракты.

— А еще этот восход солнца.

Я кивнул и вспомнил эту сцену: гостиную, обои, болтовню Хольма, добродушное лицо старушки, картину в прихожей.

— Постойте. Откуда вы это знаете?

— Что — «это»?

— Вы прекрасно меня поняли. Откуда вы знаете про картину?

— Ах, Себастьян…

ебо затянула паутина тонких облаков. Море вдоль берега было серым, а ближе к горизонту почти серебристым. В песке торчал покосившийся тент, в сотне метров от нас мальчишка запускал змея, вдалеке волочил за собой поводок потерявшийся спаниель; ветер иногда доносил до нас его лай. Мальчик вцепился в бечевку, полотняный четырехугольник трепало ветром, казалось, его вот-вот разорвет. Над водой протянулся деревянный причал, к которому летом, наверное, приставали лодки. Каминский осторожно шел, держась за меня, с трудом сохраняя равновесие, на ботинки налипал песок. Под ногами похрустывали осколки раковин. Пенные гребни волн кидались к нам, прокатывались по песку, отступали.

— Хочу сесть, — сказал Каминский.

Он снова надел халат, ветер трепал измятую ткань вокруг его тщедушного тела. Я поддержал его, он осторожно опустился на песок. Подобрал ноги и положил рядом трость.

— С трудом верится. Мог ведь умереть, не побывав здесь.

— Вы еще долго проживете.

— Вздор! — Он откинул голову, ветер шевелил его волосы, высокая волна обдала нас брызгами. — Я скоро умру.

— Мне нужно… — Я с трудом перекрикивал шум прибоя. — Мне еще нужно вернуться. За чемоданами.

— Там у вас что-то важное?

Я задумался. Рубашки, штаны, белье и носки, ксероксы статей, ручки, карандаши, бумага, несколько книг.

— Да ничего у меня нет, ничего не осталось, так, все пустое.

— Бросьте вы все это.

Я уставился в стекла его очков. Он кивнул.

Я повесил на плечо сумку и медленно зашагал к причалу. Взошел на доски, они заскрипели под ногами, добрался до его конца.

Достал диктофон. Посмотрел на него, повертел в руках, включил и снова выключил. Потом швырнул его в воду. Он всплыл поблескивающим пятнышком, казалось, на какое-то мгновение замер и еще немного приподнялся на волнах. Потом он погрузился в воду и исчез. Я потер глаза. На губах я ощущал вкус соли. Расстегнул сумку.

Выбросил первую аудиокассету, но она отлетела недалеко, наверное, была слишком легкой. Следующую я уже и не пытался отшвырнуть, еще одну просто уронил, наклонился и смотрел, как она плавает на поверхности воды еще несколько секунд, как ее подхватывает волна, как другая волна ее накрывает и как она тонет. Некоторые продержались на воде дольше. Одну кассету почти прибило к берегу; ее едва не вынесло на песок, но потом на нее обрушилась волна, и она тоже исчезла.

Я глубоко вздохнул. На горизонте проплывал сухогруз, я различал палубные надстройки, длинную стрелу крана, кружащиеся точки — стаю чаек, следовавшую за кораблем. Достал блокнот.

Перелистал его. Страницы, сплошь исписанные моим неразборчивым почерком; заложенные между ними десятки ксерокопий из книг и старых газет, то тут, то там подчеркнутые красным фломастером буквы М. К. Вырвал первый лист, скомкал его и бросил. Вырвал второй, скомкал его и бросил, вырвал следующий. Вскоре на волнах рядом со мной закачались белые шарики. Мальчишка догнал змея и теперь наблюдал за мной.

В нагрудном кармане я нащупал еще один листок бумаги: путаница линий, между которыми, сейчас я отчетливо это видел, выделялась человеческая фигура. Снова убрал листок в карман. Вытащил, посмотрел на него и снова убрал. Вытащил и бросил, волны тотчас же его поглотили. Мальчик взял змея под мышку и ушел. Сухогруз глухо загудел, над ним поднялся невысокий столб дыма, изменил контуры на ветру, поблек. Одежда на мне пропиталась влагой, постепенно я стал замерзать.

Вернулся на берег. Спаниель подбежал ближе. Может быть, кто-нибудь его ищет? Опустевшая сумка болталась у меня на плече, и в ней одна камера.

Камера?

Я остановился, достал ее и взвесил на ладони. Цикл его последних работ. Я положил большой палец на кнопку, осталось только нажать на нее, чтобы открыть заднюю крышку и засветить пленку.

Я заколебался.

Мой большой палец точно сам по себе отдернулся. Медленно я снова убрал камеру. Завтра — тоже день, успеется; будет время подумать. Я подошел к Каминскому и присел рядом с ним.

Он протянул руку:

— Ключ!

Я вложил в нее ключ от машины.

— Передайте ей, что я очень сожалею.

— Которой из двух?

— Обеим.

— А что вы сейчас собираетесь делать?

— Не знаю.

— Хорошо!

Вдруг я невольно рассмеялся. Тронул его за плечо, он вскинул голову, на мгновение его ладонь легла на мою.

— Удачи, Себастьян.

— Вам тоже.

Он снял очки и положил их на песок рядом с собой.

— И всем на свете.

Я встал и медленно побрел прочь, преодолевая поскрипывающее сопротивление песка. Каминский протянул руку, пес неуклюже протрусил к нему и стал обнюхивать. Я отвернулся. Как много предстояло решить. Небо было низкое, необозримое, волны понемногу смывали мои следы. Начинался прилив.

И.-В. Гете. Фульский король. Перевод Б. Пастернака.

Вы тот самый писатель? (англ.).

Думаю, да (англ.).

Насколько я знаю, у вас скоро выйдет новая книга. Как она называется? (англ.).

Страхи лжеца (англ.).

Гениально! Пришлите ее мне, я ее отрецензирую! (англ.).