Ион Агырбичану - «Архангелы»

— У вас за столом и без меня было гостей достаточно, — голос Василе чуть дрогнул.

— Однако нашлось бы место и для вас, — настаивал студент.

— Пустяки, домнул Родян. Главное, мы хорошо повеселились.

— А вам было очень весело? — допрашивал Гица, испытующе глядя на Василе.

— Веселей не бывает! — радостно воскликнул семинарист.

— Вы много танцевали с моей сестрой. Она хорошо танцует?

— Только наша Мариоара танцует легче домнишоары Эленуцы.

Долгое время оба шли молча. Потом Георге Родян неожиданно спросил:

— А какого мнения вы об этом празднестве?

— Праздник замечательный, люди и сейчас еще веселятся. Только, мне кажется, слишком уж безудержный.

— Вы имеете в виду траты? — переспросил Гица, вспомнив широкий жест отца, заплатившего разом за весь погреб Спиридона.

— Нет. Денег у людей хватает. Даже не знаю, как сказать. Мне кажется, в Вэлень что-то неблагополучно, — отвечал Василе, нервничая, что не может яснее выразить свои ощущения.

Гица насторожился.

— Люди чем-то недовольны или излишне довольны? — спросил он.

— Не в этом дело. Мне кажется, люди встревожены. Праздник им представляется короткой передышкой во время долгого пути. А путь этот начинается и кончается неуверенностью. Люди радуются, что они хоть на минуту, но все вместе; они веселятся, но их гложет какой-то страх. Да, да, это веселье встревоженных людей, которые блуждают среди неопределенности. — Семинарист перевел дух, задумался и продолжал. — Я думаю, так веселятся матросы, солдаты во время войны, словом, те, чья жизнь висит на волоске более тонком, чем наша.

Гица слушал его с интересом, хотя и был несколько удивлен.

— А вы довольно проницательны! — заметил он и переменил тему, принявшись расспрашивать о жизни в семинарии.

Семинарист хоть и удивился в свою очередь, но охотно принялся описывать порядки, царившие за старинными холодными стенами. Быстро покончив с подробностями быта, он с жаром заговорил о воспитании, о больших жизненных проблемах, к которым старались приобщить семинаристов их учителя. Он ни на что не жаловался, ни на дисциплину, ни на преподавателей, ни на соучеников. Для всех у него находилось доброе слово. Василе был доволен, полагая, что Гица может впоследствии описать семинарскую жизнь другим односельчанам.

— Мне кажется, вы проявили себя достойным учеником и в семинарии, — заметил Гица, когда Василе закончил свой рассказ.

Василе улыбнулся:

— Не такое это большое достоинство, домнул Родян.

— Однако времени зря вы в семинарии не теряете. Для жизни очень важно, когда в молодости время не проходит зря.

Василе еще долго разговаривал с Гицей, но разговор был так незначителен, что от него ничего не осталось в памяти. Зато он с симпатией вспоминал Гицу и думал, что студент оказался весьма порядочным человеком и он глубоко заблуждался, когда считал Гицу заносчивым и насмешливым.

Проповедь отца на похоронах Глигораша и разговоры с братом и сестрой Родян все время вспоминались Василе Мурэшану по дороге в семинарию. Легкие волны тепла и света, казалось, набегали одна за другой, баюкая его душу. Он никак не мог понять, что за ощущение пронизывает все его существо. Нет, не любовь, не надежда, а скорее всего покой, из которого рождалась уверенность.

Сладостные и чистые грезы самым бесцеремонным образом были развеяны хриплым голосом трактирщика, который встретил повозку со свечой в руке. Произнеся «Христос воскресе!», он тут же спросил:

— А правда, что у «Архангелов» погиб человек?

— Правда, — неохотно подтвердил семинарист.

— Сторожа застрелили?

— Нет. Пошел воровать и свалился в шахту.

— Бог наказал! — вздохнул трактирщик.

— Несчастный случай, — возразил семинарист.

Помолчав, грузный трактирщик снова заговорил:

— Много его еще?

— Чего? — удивился Василе, поднимаясь на крыльцо.

— Золота у «Архангелов»?

— Не знаю. Я его не видал. Но рудокопы просто сказки рассказывают.

— И вы… даже не пытались вступить в долю?

— Не пытались! — отрывисто буркнул семинарист. — Вы сможете предоставить мне комнату до ночного поезда?

— Почему же нет?

Трактирщик приоткрыл дверь и громко крикнул: «Домнишоара!»

Василе тут же скрылся в номере, хотя и знал — заснуть он не сможет. Но ведь предаваться грезам или воспоминаниям о пасхальных праздниках было куда приятнее, чем болтать с хозяином гостиницы!

На следующий день часов около десяти Василе Мурэшану подходил к семинарии. При виде мрачных стен ему стало грустно. Но тут же он утешил себя: «Два месяца! А потом…» Что будет с ним дальше, он не представлял, но в семинарию вошел весело, его подбадривало многообещающее «а потом…».

Этой весной в Вэлень работали все толчеи. Вдоль реки шумело целое село водяных мельниц. Непрерывно вращались их черные колеса, из ковшей под серебристыми лучами солнца щедро выплескивались зеркальные блестки. Вокруг каждой толчеи среди куч дробленого камня, согнувшись в три погибели, сидели мужчины, женщины, подростки, промывали золото или блестящими кувалдами дробили каменные глыбы. Под грохот тяжелых пестов, безостановочно мельчивших кремневыми зубами золотоносную породу, молча работали люди в мокрой одежде, покрытой белыми пятнами кварцевой взвеси. Среди грохота пестов изредка раздавался крик — мальчишка подгонял поближе волов, тянувших повозки с породой. Тяжело переваливаясь через камни, скрипя всеми своими суставами, тянулись одна за другой по дороге телеги. По крутым горным тропам вереницей шагали понурые лошади с печальными глазами, тяжело нагруженные корзинами с золотоносным кварцем. Мальчишки, пронзительными криками понукавшие лошадей, иногда останавливали их и, сбившись в кучу, начинали копаться в породе. Кому удавалось заметить кусок с блестками золота, быстро прятал его в карман. Выбравшись на дорогу, мальчишки подбирали упавшие с возов куски породы. Таким образом каждый мальчишка в Вэлень имел собственные деньги и чувствовал себя независимым. Опорожнив корзины у себя во дворе, мальчишки возвращались в горы, но теперь уже верхом. Они мчались вскачь, им не было дела ни до лошадей, ни до болтавшихся корзин. Они летели стремглав, и каждый чувствовал себя полководцем.

В Вэлень было немало волов, ходивших в ярме, но лошадей еще больше. Некоторые прииски были так малы и расположены в столь неудобных местах, что доставлять оттуда золотоносный камень можно было только на спине маленьких лошадок с длинными жесткими гривами.

Говорят, если долго никто не умирал и вдруг кто-то помер, эта смерть потянет за собой другие. Редко бывает, чтобы человек уходил в одиночку.

Цеплялось одно за другое и в золотоискательском деле в Вэлень. Начали все «Архангелы». Вскоре и на других приисках обнаружилось золото, открылись новые жилы, образовались новые товарищества. Произошло это потому, что, поправив дела благодаря «Архангелам», жители Вэлень, работавшие рудокопами и возчиками, стали тщательнее разрабатывать и другие прииски. Кое-кто из золотоискателей понимал эту зависимость, однако большинство верило, что достаток свалился на них по воле горного духа с горы Корэбьоары, где, кроме «Архангелов», было еще три богатых прииска.