Каталин Флореску - Якоб решает любить

— Не желаете ли вы сначала исповедаться? Нет ли чего-то, что могло бы встать между вами и Господом?

Эльза кивнула, они присели рядом на дальнем конце скамьи и наклонили друг к другу головы, как заговорщики.

Какое-то время Якоб слышал только шепот Эльзы, потом она всхлипнула, будто плакала. Между тем он развернул сверток и вынул обручальные кольца, то, что побольше, он попробовал надеть на средний палец.

— А вы? — спросил священник, когда Эльза закончила.

— Я? — удивился Якоб.

— Да, может быть, и на вас есть какой-то грех и вы хотели бы исповедаться?

— Господин священник, что вы такое говорите? — возмутился Якоб. — До сих пор моим единственным грехом была бедность.

В пыльном помещении хранились иконы и статуи Девы Марии, кресты с Иисусами и без, в котелке чернели закопченные огарки. Все это уже отслужило Господу и теперь было списано. Там и состоялась краткая церемония, бумаги были заполнены и скреплены подписями.

— Под какой фамилией вас зарегистрировать? — спросил священник.

— Обертин, — сказал Якоб.

— Нельзя, это фамилия невесты.

— А теперь и фамилия жениха.

— Так нельзя.

— Так можно, поверьте мне.

Оказалось, можно.

По окончании процедуры Якоб вручил всем трем участникам по пачке денег, которые достал из сумочки Эльзы. Перед величественным зданием церкви Миллениум в уютном Фабричном районе среди дубов и кленов священник спросил Якоба, уже сидевшего в коляске рядом с Эльзой:

— Так когда же состоится гражданское бракосочетание? Оно ведь будет, правда? Иначе я попаду в чертовский переплет.

— Каждому приходится рано или поздно иметь дело с чертом, тут уж ничего не попишешь, — ответил Якоб. — От этого никто не застрахован, даже святой отец. Но если вас это успокоит — для начала нас ждет земля, а она долго ждать не будет. У нас дел невпроворот: вспахать, посадить картошку и свеклу, посеять рапс и кукурузу. А вот после Пасхи, когда ягненочка зарежем, постучимся и к государству. Будьте здоровы, господин священник!

По дороге обратно в деревню Якоб вдруг схватился за карман, вытащил золотые часы и покачал ими на цепочке, словно хотел загипнотизировать Эльзу. «К сожалению, у меня нет ничего, что я мог бы вам подарить, кроме этих часов». Она растерянно уронила часы на колени и продолжила играть с кольцом, снимая и вновь надевая его. Потом оно застряло на распухшем пальце. Даже собственные пальцы оказались против нее.

Дома Якоб сел, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и снял галстук. Он все время посматривал на часы, словно у него была назначена встреча, мычал свою песенку и отстукивал ритм указательным пальцем по столу.

— Вы не переодеваетесь? — спросила Эльза.

— Еще нет, вам тоже пока не стоит.

— Мы еще куда-то поедем?

— Да. И вам это даже понравится.

Он смачно плюнул себе на сапоги и стал натирать кожу рукавом пиджака.

— Куда же? — недоумевала Эльза.

— Бить в набат.

Когда время пришло, он сказал:

— Поехали, теперь пора. Они наверняка все как раз ужинают.

На пути к церкви он остановился у дома коменданта замка. Не слезая с козел, он крикнул: «Штруберт, выходи!» Ему пришлось крикнуть несколько раз, чтобы добиться результата. Наконец Штруберт распахнул дверь и выбежал из дома с растрепанными волосами, пытаясь просунуть руку в рукав рубашки.

— Да где пожар?

— Пожара нет, Штруберт, но грянет буря. — Якоб спрыгнул с коляски и подошел к коменданту замка. Эльза была в таком же смятении, как и Штруберт.

— Буря? — переспросил он и посмотрел на небо, пытаясь разглядеть признаки ненастья.

— Точно. И мне надо, чтобы ты ударил в большой колокол.

— Но ведь для этого нет никакой причины.

— Есть, Штруберт, еще как есть. Но ты узнаешь причину после того, как сделаешь то, о чем я прошу.

— Колокол зазвонит только завтра утром, к церковной службе.

Якоб сделал еще шаг к коменданту, и тому пришлось отступить. Наступив на бутылку из-под вина, он поскользнулся и упал. Якоб встал над ним.

— Штруберт, да от тебя сивухой разит. Сколько тебе платит община? Может, скоро выяснится, что это чересчур много для того, кто не сообщает вовремя об ураганах и пожарах. Очень может быть, что его даже освободят от обязанностей. Твоя захудалая скотина и клочок земли тогда смогут тебя прокормить? Тебе тогда, наверное, придется как следует вкалывать. Так вот, я тебя еще раз спрашиваю, — Якоб подал Штруберту руку и помог подняться, — теперь ты видишь, что вон оттуда, с запада, надвигается буря? Черные тучи собираются? Приглядись-ка получше.

Комендант замка неуверенно ответил:

— Да, кажется, вижу. Там, похоже, и правда что-то хмурится.

— Ну вот, как же у тебя тогда язык повернулся сказать, что ничего не видишь? Будешь звонить в колокол, пока вся деревня не соберется. Я тебе махну, когда остановиться.

Он отряхнул Штруберта от пыли и по-дружески приобнял одной рукой за плечи. Когда комендант сел в коляску и поздоровался с Эльзой, Якоб добавил:

— Звонить будешь так, будто Судный день настал.

— Откуда ж мне знать, как звонят в Судный день?

— Я на тебя рассчитываю.

В тишине уютного и мирного субботнего вечера грянул набат. Люди выбегали на улицу и оглядывали небо и землю, ища, откуда ждать новой беды. Они не могли ничего разглядеть, но колокол звонил все быстрее и настойчивее, тогда селяне по одному и группками потянулись к церкви. Там их поджидал Якоб, стоя в коляске, широко расставив ноги.

В одной руке он держал вожжи, а другую упер в бок. Когда все собрались и обступили коляску, Якоб дал Штруберту знак прекратить звон. Понадобилось некоторое время, пока взволнованные люди притихли и Якоб смог говорить так, чтобы его слышали.

— Братья и сестры! Я обращаюсь к вам так, хотя не испытываю к вам особых братских чувств, так же, как и вы не испытываете их ко мне. Все вы знаете, кто я такой. Слишком уж часто вы отворачивались, видя меня. Я тот, кто пришел сюда полтора года назад в сильнейшую бурю, какой еще никогда не бывало, и сначала нашел приют у Непера. И еще я тот, кто уже почти два года работает у Обертинов, и это вы тоже, конечно, знаете. Слишком уж часто вы плевались, видя нас вместе. Но я не обидчивый. Я только удивлялся, что вы за люди такие, что дали сгореть дотла дому бедной женщины и ее отца…

— Бедной? Она не бедная, — перебил его кто-то из толпы.

— Что дали сгореть дотла дому бедной женщины и ее отца, — повторил Якоб, подчеркивая каждое слово, — и не помогли им, как обязывает нас долг со времен наших предков, которые когда-то поселились здесь. Только Непер и еще несколько человек пришли на помощь. А все почему? Потому что одна из вас отважилась высунуть голову из грязи. Из той грязи, в которой все вы с удовольствием барахтаетесь.