Габриэла Адамештяну - Подари себе день каникул. Рассказы

От хриплого, враждебного голоса тетя Вика на мгновение пришла в замешательство. И, не оборачиваясь, сгорбившись, поплелась к выходу.

Романица закрывает за ними дверь. Она мечтательно смотрит в окно на тротуар напротив, где через два дня должен снова появиться он со скрученными в трубку газетами, читанными-перечитанными. Там построили новые дома, а еще пять-шесть лет назад было грязное поле, заросшее пронзительно-желтой сурепкой.

Когда она снова переводит глаза на кровать, взгляд ее становится сердитым: в ногах одеяло топорщится, и оттуда выглядывает пакет апельсинов.

Город раскален, как сушильный шкаф, белый, испепеленный солнцем воздух, отпечатки каблуков на мягком, точно шербет, асфальте. Небо — безнадежно голубое. Удушливая атмосфера с самого утра, с восьми часов все ходят взмокшие, расслабленные; вот дети и придумали устроить поминки ближе к вечеру, когда станет попрохладнее, — все же, что ни говори, шесть недель, тут уж никуда не денешься, соберется вся семья.

День не приходился на пост, все были в добром здравии, почти никто еще не уехал в отпуск. Тем не менее пришли не все, и как раз это и обсуждалось: почему не пришли? Андрей разливал вино, Романица раскладывала еду и разносила гостям тарелки.

— А Вике-то дала? — спрашивали все наперебой.

Впервые за много лет Вика оказалась в центре внимания. В случаях более важных ее и не приглашали — нечем похвастаться. Но сегодня Романица, разнося тарелки, только и слышала шепот: «Вика», «Вика».

— …На похоронах мне так ее было жалко: едва плетется и все плачет, плачет… Мол, мне, а не тебе надо бы умереть, я ведь старше…

— Возьми еще ветчины, тетя Вика, еще салату. Ну, положить? Говори, а то некогда, видишь, сколько народа!

Поминки получились на славу. Андрею удалось достать копченой колбасы, ветчины, да и вино на столах натуральное, его купил дядя Никулае, через знакомых — не какое-нибудь, из подвалов патриархии: можно не беспокоиться, завтра голова болеть не будет. Разговаривали о болезни покойной, потом перешли на ошибки в диагностике, обсудили, сколько ушло денег на лечение; атмосфера потеплела. Теперь говорили все хором, называли имена, приводили случаи.

— …Бедная Вика, я с тех пор все время о ней думаю… Теперь, случись что, ей-то кто поможет?

— Тебе свинины или цыпленка? Давай — того и другого, а? И свинины, и цыпленка, да, тетя Вика?

Вечереет, окна уже посинели, а все равно жарко. Тетя Вика обмахивается книжкой, взятой наугад с полки, щеки у нее пылают. Она сидит на диване, расставив ноги, на подоле у нее почему-то всегда пустая тарелка.

Романица подкладывает тете Вике по два раза одно и то же блюдо, прямо-таки с ожесточением, вспыхивающим при виде ее опустевшей тарелки.

— С Викой ты аккуратнее, она слишком много ест для своего возраста, — тянет ее кто-то за рукав.

— Бедная тетя Вика, дорвалась до вкусненького, подумать только, наконец-то она… — шепчет другой.

— Кекса? Сыра? Или хочешь еще жаркого? А? Да говори же громче, видишь, какой шум. Ты скажи громче, тетя Вика, чего тебе дать…

В комнате и в самом деле дым коромыслом, обсуждаются списки на дешевую малолитражку, люди информированные сообщают подробности о новой дорогой модели.

— …Она звонила — то мне, то сестре, — неспешно повествует Андрей в своем углу. — Только и спрашивала: как мама? Еще в больнице? Да, еще в больнице, отвечал я, но ты не беспокойся… А операцию-то ей будут делать? — спрашивала она под конец…

— …Что ты говоришь? Ты погромче, тетя Вика, видишь, какой шум. Чего тебе дать? Хочешь еще жаркого?

— Ты положи в банку-то салата, отнеси мальчику… Сынишке-то отнеси, пусть вкусненького отведает, — шепчет тетя Вика.

Она только что сняла в ванной протез — до того жал, не было мочи, весь рот разодрал; поэтому говорит совсем неразборчиво.

— Мороженого? Лимонного или шоколадного?

— Какого хочешь, доченька… Положи какого хочешь… Да ты посиди, съешь хоть кусок, посиди, поговорим немножко…

— Ну конечно! Если я сяду разговаривать, кто же…

Тетя Вика заворачивает в салфетку кусочек сыра, кладет его в сумку и продолжает есть мороженое.

— Немножко вина? Чашечку кофе, а, тетя Вика?

— Да не вливай ты в нее, как в бездонную бочку! И вино, и кофе — при ее-то давлении…

— Не ты разве сказал, что она здоровее тебя?

— Так тебе нужно впихивать в нее, пока она не заболеет? Нет, твое легкомыслие, твоя безответственность меня просто поражает! Как с документами…

— С какими документами?

— Думаешь, я не понимаю, что ты нарочно тянешь с документами в дом престарелых? Сегодня у тебя один предлог, завтра другой. Да кого ты, в самом деле, хочешь обмануть? Только ее и обманываешь — конечно, если ты собираешься взять ее к себе, когда ее парализует…

— Да почему ее обязательно должно парализовать? Тебе что, хочется этого? Она может еще преспокойно пожить в своем доме… Разве не видишь — она об этом и не помышляет? Живет как все люди, в своем доме, ходит по утрам пить кофе к мадам Стэнеску. Болтает с соседями.

— А придут соседки к ней колоть дрова на зиму?.. Придет хоть кто-нибудь помыть ее, переменить белье, если она не сможет двигаться? Да за тысячу леев никого не заманишь!

— Заладил — «не сможет двигаться»… Ну откуда ты знаешь, как все будет? Она прекрасно может умереть в одночасье…

— Ну, конечно, она умрет так, как ты пожелаешь, как тебе удобно…

Тетя Вика сидит на диване в своем платье из натурального шелка — в довоенном платье. Она покончила с мороженым и принялась за кекс. По лестнице застучали каблучки Романицы — она бежит домой: мальчик один, мальчик не знает, что умерла бабушка. Не стоит торопиться сообщать дурные новости, считает Романица, вот она и не сказала, что бабушка умерла.

— …Если я подходила к телефону, она спрашивала: Нелли? Это ты, Нелли? Как моя сестра, Нелли? Как твоя свекровь? Все еще в больнице? Голос у тети Вики низкий, хриплый, я сперва и не узнавала ее, думаю, какой-то мужчина, думаю — кто бы это мог называть меня по имени? Потом только ее узнавать стала…

Шаги Романицы уже стихли; у нее сынишка один сидит, и друг должен позвонить, он всегда звонит в это время. В иные вечера, правда, не звонит, особенно теперь, после того как сдал экзамен на водительские права, — и тогда она долго ждет его звонка, а потом плохо спит. Андрей разливает вино из патриархии, Нелли рассказывает, как тетя Вика в сопровождении соседки и соседа пришла в больницу, Виолета, жена Никулае, рассказывает о квартире, которую она купила сыну от первого брака…

Тетя Вика на диване жует кекс.

— Ты хочешь сказать, что уйдешь от меня? — хрипло спрашивает она.

Она смотрит в упор, и он отводит сочувственный взгляд. Перед ним гигантское зеркало озера под оранжево-розовым небом. Вдали яхта. Ласковую недвижную гладь чуть рябит набегающий ветерок, ветерок играет блестящими листьями раскидистой вишни.