Ирина Солодченко - МУХА НА ВЕТРОВОМ СТЕКЛЕ

– Машка звонила.

– Редькина?

– Редькина. Жаловалась на жизнь. Старик-отец на шее, много денег уходит папе на лекарства и все такое.

– А за квартиру молчит?

– Якобы собираются продавать. А может уже продали. На эту тему мы не разговариваем…

Кстати, она страшная патриотка, ходит с футболкой, на которой нарисован трезубец.

– Ой… Если бы она уехала в Москву, как мечтала лет 10 назад, сейчас бы вышивала по Красной площади с георгиевской ленточкой точно с таким же энтузиазмом.

– А вчера я была у стоматолога и натолкнулась там на дядю Жору, так он мне кинул «привет» и прошел мимо.

… До села час езды. Проезжая Дзвонецьке, я позвонил тренеру, чтобы договориться о месте встречи. Тогда в «баре-сарае» Литва предложил мне заняться организацией футбольных и волейбольных секций в депрессивных районах нашего города. Пытались сделать это по белому, через районо, но столько волокиты и бюрократизма! Директора хотят наличку на карман, районо тоже. Мои обязанности очень простые: аренда зала, гонорар тренеру и экипировка для детей. Вот и все. Литва – сторонник игровых видов спорта. Он считает, что все эти карате не учат командному духу. Вовтузятся два бугая, машут руками и ногами, а потом придет пацан с пистолетом и грош цена накачанным мышцам. А командные виды спорта – совсем другое дело. Это – общение, это – дух коллективизма, это – наработка друзей на всю оставшуюся жизнь.

Когда Литва строил свой «бар-сарай», то обратил внимание, как местные ребятишки завистливо подглядывают за тем, как мы играем. Я этого не замечал, а Литва сразу усек. Другой раз проехал – та же картина. И Литва решил и сам размяться, а заодно пробить обстановку. А тут настали холода, и Ослик арендовал школьный спортзал. А потом появился я, и Литве показалось, что я – это то, что надо. А кому еще можно было поручить все это? Василь Васильич уже думает о вечном, Ослик – о своей семье… Дима Сказка? Тот всех ребятишек затащит в свою сказкосекту. Толяныч? Смешно. Кислый? Лексикон хромает. Вот такая наша футбольная команда. Вроде и ребята неплохие, а реальных пацанов – дефицит.

А вечером я встречаюсь с Литвой, чтобы доложить ему как идут дела и замолвить словечко за Дианку. В среду шеф уезжает за границу и надолго. Поэтому надо поторопиться. А вдруг и Дианке найдется место в его замечательной фирме? На втором этаже – большой зал с бесплатным баром, где персонал общается как друг с другом, так и клиентами за чашкой кофе «за счет заведения». Там проводят совещания, деловые встречи и просто отдыхают. Сам Литва частенько там тусуется. Да у него даже кабинета своего нет, а не то, что секретаря.

Надо спасать девчонку, а то вот уже какие мысли у нее появились – пойти в налоговую и мстить работодателям. Такие, как Дианка, сами о себе не позаботятся, надо приходить им на выручку, потому что таких, как она жизнь раздавит… как муху об стекло. Надо помогать друг другу… Нам, вот таким… Я мог бы попросить за жену или за дочь. Ослик на моем месте так бы и сделал. Любой так бы и сделал. Но я не Ослик. И не любой. Я попрошу за чужую мне Дианку, пусть она и б/у моего теперешнего зятя.

Чем я заслужил такую мою жизнь? Ведь я и пальцем не пошевелил для этого. И даже наоборот, когда-то я принял решение катиться вниз под чертовым углом в 30 градусов. Но сейчас, когда мне более-менее повезло, я хочу в первую очередь помочь ей, чужой мне Дианке и никому другому.

… Двери хаты закрыты, но я знаю, где ключ. Странно… Бабушки нет только две недели, а хата уже нежилая. Правду говорят, что дом умирает вместе с хозяевами. Тихо приоткрыл верхнюю створку половинчатой двери… Очень удобно. Нижняя половина закрывается, а верхняя открыта. И тогда дом как бы проветривается, а куры в хату не заскочат. Малым я страшно любил играть здесь. Сяду в доме, выставлю деревянную винтовку и «стреляю» по курам: та-та-та-та…

Тхне маусами… Уже растянули бедные пожитки. Какие тут ценности? Да никаких… Но исчезли подушки, одеяло. Кровать с высокими быльцами без перины стыдливо вжалась в угол, как девушка, с которой сняли платье. Все утащили и все поделили. Что взять на память? Старинную Библию? Стал искать, но ничего не нашел… Уже утянули. Второй сундук – тоже пустой, и только на дне сиротливо приютилась серая тетрадочка с псалмами…

Комок подкатил к горлу… Бабушка, милая бабушка…Какая же я сволочь… Последняя сволочь… Шлялся по миру черти где, а тут, совсем рядом, был человек, который так нуждался во мне, конченном идиоте.

« Стефан », « Молитва Давида », « Молитва страждущаго »…

И все на чужом ей русском языке. На последней странице дневниковые записи: « Я приймала крещения разом Устя, Уляна Братко 1942 году, а пишу 1956 году 28 февраля ».

Представил себе на минутку этот зимний одинокий вечер 28 февраля 1956 года… Бабушка – почти моя ровесница. Сидит в занесенном снегом доме… Дети уехали в город, одна дочка осталась в селе, но у нее свое хозяйство, свои заботы. Может, в тот вечер 28 февраля 1956 года бабушка писала псалмы, а потом захотела оставить этот день в памяти для себя. И рядом запись уже шариковой ручкой: « Писала АМИНЬ в 1972 году 14 января в п’ять увечері якраз Володя приніс ручку харошу доця сама перидала спасиба ». Вовка – любимый внучек, сын тети Нади, то самой, что в селе осталась жить ради матери. Передала шариковую ручку… Целое событие! Стал жадно перелистывать страницы, а вдруг еще что-то, кроме псалм? Так захотелось узнать побольше о бабушкиной жизни! Удивительное дело, ведь совсем недавно она была еще жива. Еще буквально две недели назад (всего ДВЕ НЕДЕЛИ (!!!)) я мог приехать и разузнать все о ее жизни. Она с радостью рассказала бы. Но все как-то не заводился разговор… Не было до нее никакого дела, кроме того, что она – бабушка и должна заботиться о внуках. А когда сама начинала рассказывать о своей жизни, ее обычно прерывали. «Шо споминаєте, шо колись було?». Тогда казалось: что интересного в сельской биографии? Разве бабушка когда-то была молодой?

А сейчас вдруг резко захотелось узнать каждую секунду этой простой жизни. КАЖДУЮ. Кто были ее родители? Кто были мои прапрадеды? К сожалению, эти драгоценные знания канули в вечность.

Ушла эпоха… Целая эпоха…

Больше никаких дневниковых записей и только на последней странице список праздников:

1 января – Новый Год , потом церковные и неожиданно « Праздник жатвы назначается в последнее воскресение сентября ».

Долго я сидел на знакомом с детства сундуке, тупо глядя в серую тетрадку. Целый талмуд выдуманных историй про какое-то озеро Генисаретское, которое никто в жизни не видел, про слезливые истории малюток из США, про то, как надо посвящать свою жизнь Богу. И все это в перерывах между жатвой, работой в поле, в колхозе, на огороде, рождением и смертью детей, ранним вдовством, ежедневными хлопотами по хозяйству… « Причем праздник жатвы допускается переносить на воскресенье позднее там, где уборка урожая не успевает к концу сентября, а поэтому день праздника жатвы в таких местах назначается сообразно с местными условиями ». И пояснение: « Це я переписала із журнала ці празники щоб знать коли який празник. Переписувала 1956 года в марте Ляшенко Уляна Петрівна ». И самая последняя запись: « Писала вані письма 1957 году ». Что за Ваня? Какие письма? Ах! Ваня… Ее сводный брат. Мать Килина умерла, когда бабушке было лет десять… Совсем маленькая. Но отец быстро женился, и в новом браке родились дети, которых маленькая Ульянка растила и доглядала… Вот ее фотография в молодости, где она сидит на стуле с высокой спинкой. Гладко зачесанные волосы, поджатые губы. Бабушка, милая бабушка… Сейчас бы вернуться всего на две недели в прошлое, сели бы в летней кухоньке как раньше, в детстве, вечерком, когда набегавшись по селу, я приносил вечером ей сельские новости: кого видел, кто что сказал. Она жадно ловила каждое слово: «А шо, Лісовський так и сказав? А то Сміюха пішов? А шось Одарки я давно не бачила…». Потом про каждого рассказывала истории жизни, пока внучок наминал нехитрый ужин.