Бернар Кирини - Необычайная коллекция

Мы рассмеялись — Гулд от души, а я все же с сомнением, — после чего он показал мне другие спасительные книги:

1. «Жизнь в розовом цвете», популярное пособие по психологии, опубликованное в Америке, которое, если верить легенде, удержало сотни людей от самоубийства между 1950 и 1965 годом.

2. «Маски сорваны», шпионский роман, его владелец, банкир Шарль Ренувье, прижимал к груди в тот день, когда некий разорившийся клиент выстрелил в него из пистолета. Пуля до сих пор в книге — она пробила ее до девятьсот пятидесятой страницы; будь автор не столь многословен, Ренувье бы погиб.

3. Библия, «само собой разумеется».

II. Убийцы

Секция, противоположная предыдущей: все книги в ней — убийцы; либо они убили, либо на подозрении.

— В этой секции книг маловато, — объяснил мне Гулд, — да так оно и лучше. Скажу вам прямо, меня от нее озноб прошибает. В мрачном расположении духа я предпочитаю прикрывать ее, чтобы не поддаваться черным мыслям, — вот почему вы видите здесь шторку, которую я могу задернуть, чтобы скрыть эту коллекцию.

В большинстве своем жертвами книг пали сами их авторы.

— Эти тексты потребовали от них столько усилий, они так над ними замучились, что в буквальном смысле сложили голову. Вот возьмем, например, эту (Гулд осторожно достал с полки небольшой потрепанный томик): «Финансы короля», исторический роман Натана Шаслу-Лоба, он был кузеном министра морского флота при Наполеоне Третьем. Бедняга восемнадцать лет корпел над парой сотен страниц. Вообще-то у него было легкое перо, а вот история застопорилась и никак его не отпускала. Другие бросили бы начатое, но только не он: он бился, каждый вечер рвал написанные днем страницы, потому что они были недостаточно хороши. Он стал желчным, злым, заболел; перестал видеться с людьми и уволил даже свою служанку. Друзья предупреждали его, что так недолго сойти с ума, но он и слышать ничего не желал. Последние годы он прожил в одиночестве, по пятнадцать часов в день проводя за письменным столом, питаясь святым духом и думая лишь о своей книге. Он поставил финальную точку однажды вечером в тысяча восемьсот семьдесят шестом году. Наутро его нашли уже остывшим: он так и сидел за столом перед жалкой кучкой листков. Книга была закончена. Автору тоже пришел конец.

Гулд посмотрел на свою коллекцию книг-убийц.

— Я, знаете ли, подумывал забрать эту полку решеткой и запереть ее на замок.

Я улыбнулся, находя, что Гулд хватил через край.

— Ба! — возразил я. — Если эти писатели умерли, книги-то чем виноваты? Вы же не будете обвинять топор, если лесоруб отрубит себе руку.

— Мне кажется, вы недооцениваете пагубную силу этих книг, — ответил он, — наверно, потому, что вы слишком рациональны, чтобы поверить, что у книг есть душа. Знаете, иногда, входя в эту комнату, особенно ночью, я слышу шепоты, даже как будто стоны. Эти звуки исходят от книг, я уверен. У них на совести смерть, и, можете не сомневаться, им плохо спится.

Есть в этой секции и книги, которые убили не автора, но читателя. Например, «Интимная и универсальная география», роскошно изданная книга по искусству, в которой собраны две тысячи репродукций датской живописи XX века. Формат ее необычный: 145x90 сантиметров, при весе 9 килограммов; переплет из твердого картона, а уголки укреплены стальными пластинами, очень острыми.

— Настолько острыми, — пояснил Гулд, — что владелец этой книги сильно поранился, уронив ее на ногу. Рана воспалилась, он не обратился вовремя к врачу — и умер. Видите, тут засохшая кровь, — сказал Гулд, показав мне темное пятнышко на стали.

Потом, достав другую книгу, он продолжил:

— Этот молитвенник с серебряной застежкой использовали как метательный снаряд в уличной стычке в конце войны. Он угодил прямо в лицо маленькой девочке, которая умерла на месте.

Есть тут и первый роман Энрике Вила-Матаса «Чтение убивает». Сюжет: книга, убивающая своих читателей.

— Я мечтаю обзавестись этим роковым оружием, — признался Гулд. — Это будет как ампула с цианидом в кармане, миниатюрный револьвер, который всегда при мне. В день, когда мне придет фантазия покончить с собой, я пойду в бар большого отеля, выберу удобное кресло, закажу стаканчик и приступлю к чтению. Люди будут ходить мимо, не обращая на меня внимания; некоторые, быть может, проскользнут тихонько, чтобы не нарушать мой покой, мою безмятежную медитацию над книгой. Им будет невдомек, что я свожу счеты с жизнью и, перевернув последнюю страницу, умру.

Самоуверенные основатели Ливони заложили город у подножия вулкана, который они считали потухшим.

Однажды вечером, за партией в вист, один друг Гулда рассказал нам эту историю.

«Это произошло лет тридцать тому назад, — может, чуть поменьше, не важно. Я был тогда коммивояжером, колесил по городам, предлагая конторское оборудование. Ездил я, как Бог на душу положит, в отличие от моих коллег, никогда не планируя заранее свои поездки. Но благодаря моему чутью у меня получалось не хуже, чем у них, — иногда и лучше. Ну так вот. Однажды весенним днем (это было тринадцатого мая, поскольку я точно помню, что слушал утром по радио передачу о восстании в Алжире) я приехал в Сент-Эрмье, городок с населением пятнадцать тысяч человек, где собирался пробыть три дня. Я снял номер в гостинице — не помню, как она называлась, — и поужинал там с двумя другими постояльцами — дальнобойщиком, который вез уж не знаю, какой груз, в Испанию и должен был отправиться в путь на рассвете, и неким Леру, жителем Сент-Эрмье, временно проживавшим в гостинице, потому что дом его рухнул. После ужина хозяин угостил нас ликером, и мы попивали его, мирно беседуя.

Номер был старенький и без излишеств, типичный для провинциальных гостиниц. Казалось, я попал в ушедшую эпоху: обои в цветочек, кружевной абажур, допотопный душ. Такое перемещение во времени было даже приятно. Постель оказалась мягкой, и я, прочитав несколько страниц какого-то романа, погасил свет и уснул.

Я проснулся в шесть тридцать пять без будильника — сон мой всегда был отлажен, как часы. Тишина вокруг сразу показалась мне необычной — ведь мое окно выходило на главную улицу городка. Но я не придал этому особого значения. Умывшись, я спустился к завтраку. Внизу не было ни души, ставни закрыты, темно. Я сел в пустом зале, дожидаясь, что кто-нибудь придет; прождал четверть часа. Неужели все еще спят? Я покашлял, скрипнул стулом, посмотрел на часы: без пяти семь. В раздражении я вернулся в номер. Через двадцать минут снова спустился. По-прежнему никого! “Есть тут кто-нибудь?” — крикнул я. Тишина. Я вышел, так и не позавтракав.