Иржи Кратохвил - Бессмертная история, или Жизнь Сони Троцкой-Заммлер

— Вот что, мама, у меня хватит денег и на то, чтобы купить тебе в Брно новую квартиру, и на то, чтобы ты получала приличную ренту.

— Ты опять куда-то торопишься, да, Мартин? Поможешь мне немножко — и снова в седло? Я угадала?

— Но, мама, я ведь мастер своего дела, и значит, мне следует его делать.

— Боже мой, сынок, как трогательно! И где же вы с агентом Лоуэллом собираетесь на этот раз прививать вишни, косить траву и сбивать орехи? А может, еще и коз пасти?

— Ты прекрасно понимаешь, что я не могу этого сказать. Даже родной матери.

— Тогда я стану перечислять разные страны, в алфавитном порядке, медленно, одну за другой, а ты ничего не говори, только смотри мне прямо в глаза… Поехали. Албания, Ангола… А ты вообще думал о том, что мне уже девяносто и что в этом возрасте матери имеют право знать о своих сыновьях абсолютно все? Ведь до нашей следующей встречи я вполне могу и не дожить…

— Мама, пожалуйста, давай без шантажа…

— Китай, ага, это будет Китай, — вздохнула Соня Троцкая-Заммлер. — Неужто ты не знаешь, что в Китае человеческая жизнь ценится дешевле, чем рисовое зернышко? А вселенная, сынок, там целиком втиснута в утиное яйцо, да к тому же протухшее. Впрочем, ты все равно уедешь, даже если бы я тебе это и запретила. Ну так отправляйся — собирай чемоданы, поднимай якоря! Видно, таков уж материнский долг — посылать сыновей на смерть…

— Мама, пожалуйста, не надо истерик…

— Пришли мне хотя бы открытку с джонкой или пагодой… хотя, если бы выбор был за мной, я предпочла бы джонку на озере на фоне заката.

— Обещаю: будет тебе джонка на озере на фоне заката.

Однако в первое полугодие капитализма купить в Брно хорошую квартиру оказалось не так-то просто. Ничего еще не наладилось, на унавоженной падалью социализма земле не расцвел еще капиталистический сад, так что квартирами торговали только на черном рынке, где царила весьма подозрительная атмосфера. Наконец Мартин раздобыл таки кое-что в районе под названием Лесная, который, хотя и был районом панельных домов, превосходил Богуницы, потому что заложен был с размахом, утопал в зелени и строился еще в расчете на людей, а не на подопытных кроликов реального социализма.

Квартира находилась на седьмом этаже, и с балкона открывался вид на шумную Окружную улицу. Зато с другой стороны было рукой подать до живой природы. Посреди микрорайона есть лесопарк (он называется Рокле), где водится множество белок, которые по утрам, когда большинство людей на работе, совершают дерзкие налеты на балконы, чтобы или съесть что-нибудь прямо на месте, или стащить. Соня с завистью наблюдала за тем, как белки с грацией воздушных гимнасток прыгали по оконным рамам, высоко над пропастью улицы, и как перебирались с балкона на балкон и на каждом успевали за несколько мгновений приподнять крышки всех кастрюлек, открыть и закрыть картонные упаковки и провести рекогносцировку на местности, причем не оставив после себя следов. Соня всегда им что-нибудь подсовывала, да-да, она им подыгрывала, потому что подлизывалась, и в ту минуту, когда она стояла у застекленной балконной двери, а белки собирали ее любезные подношения и поблескивали в ее сторону глазками, ей всегда ужасно хотелось вежливо обратиться к одной из них с вопросом, где сейчас Бруно, что поделывает, в каком стаде пасется и что именно точит — рожки или коготки.

Как вы заметили, в разговоре с Мартином Бруно вообще не упоминался, хотя нам ясно, что именно о нем-то и следовало говорить (конечно, о нем, о ком же еще?)… и тем не менее он не упоминался. Почему-то Сонечке не хотелось касаться этой темы.

Сейчас мы снова подтолкнем наш рассказ вперед. Итак, вторая половина девяностых годов, уточним сразу: 1996, весной прошли выборы, пошатнувшие прежде прочные позиции чешских правых, и первые забастовки намекнули на то, что время социального примирения, возможно, подходит к концу, Соня давно уже обосновалась в квартире на Лесной и благодаря Мартину получает каждый месяц из швейцарского банка тысячу марок, а по нашим меркам это деньги вполне приличные, пришла и обещанная открытка с джонкой на озере на фоне заката, и больше ничего, никаких сведений. Соня даже не знает (в отличие от меня, а теперь и от вас), что Мартин и Лоуэлл находятся не в Центральном Китае, а в оккупированном Китаем Тибете, где, облаченные в одеяния буддистских монахов, как раз косят — аккуратно и ритмично, как учил их Вацулик, — луг на горном пастбище, у нас же тем временем все чаще появляются сообщения о больших хищных кошках, которых видели в разных районах страны, но чаще всего в Северной Чехии, пишут о барсе, ягуаре или, может, пуме, и тут же все зоопарки выступают с заявлениями, что из их клеток никто не сбежал и что это вообще, Бог тому свидетель, немыслимо, а кто-то немедленно вспоминает про волков, которые задирают нынче овец в прежде спокойных бескидских лесах (неужто это Апокалипсис посылает нам своих первых грозных эмиссаров, принявших вид огромных кошек или волков?), а потом телевидение, вот уже много лет подряд показывавшее нам английского писателя и ученого Артура Кларка, который на старости лет переехал в Шри-Ланку и начал заниматься разгадкой разных мировых тайн, так вот, телевидение передает его тревожное сообщение о большом барсе, что в девяностые годы бродит возле мегаполисов. И хотя Кларк и не дает объяснения этому феномену, Соня сразу все понимает.

Разумеется, она может ошибаться, но не забудьте, что у нее есть особый нюх на Бруно, и она чует, как он, приближаясь, все сужает круги. Правда, ей уже девяносто шесть и все ее органы чувств имеют полное право давать сбои. Однако Соня верит, силой воли принуждает себя верить, что это не тот случай, когда ее органы чувств могут подвести. Ведь Бруно уже так давно не давал о себе знать! А разве сейчас не самое время для его появления?

Миновало холодное лето, наступила ранняя осень, и уже в первой половине ноября серое небо лопнуло, и оттуда посыпался снег. Соня едет домой, она выходит на конечной трамвая и сразу видит ставший сказочно белым откос, а приглядевшись, пугается цепочки следов, бегущих вверх. Вот так, у всех на глазах, не таясь! И вместе с тем эта дерзость трогает ее до глубины души. Именно так Бруно всегда и поступает! И она немедленно получает возможность убедиться в том, что, если бы она вдруг заблудилась и просто пошла по следам, то очень скоро очутилась бы перед дверью своего дома, и вот она стоит перед этой самой дверью и видит, что, судя по отпечаткам лап на снегу, Бруно уже описал вокруг здания несколько кругов, урча от нетерпения, ибо никак не может дождаться ее возвращения.

— Для начала надо замести твои следы, — сказала Соня, впустив его в свою квартиру на седьмом этаже. Но Бруно лишь молча кивнул в сторону окна. На улице мело, и снежные хлопья старательно укрывали отпечатки его лап.