Виктор Андреев - Страдания юного Зингера. Рассказы разных десятилетий

Алеша протянул руку и слегка коснулся ее волос, лба, глаз, губ. Юля осторожно схватила его палец зубами.

Потом попросила:

— Ты не смотри, я оденусь.

— Да ладно тебе, — буркнул Алексей и все же послушно отвернулся, даже глаза закрыл.

Когда Юля вернулась в комнату, он уже тоже был одет. Осматривался.

— В квартире тихо. Пошли. Я тебя в ванную провожу. Только ты, пожалуйста, не топай как слон, ступай потише… Мне бы не хотелось, чтобы тебя увидели… пойми меня правильно и не сердись… — Алексею такая речь не понравилась, но он промолчал и кивнул, со всем соглашаясь. Юля выглянула в дверь: — Ну, пошли. Тихо.

Путешествие по коридору туда и обратно закончилось благополучно: никто не встретился по пути («как и ночью»). Вот если бы Алексей еще не чувствовал себя полным дураком!

— Ум-нич-ка! — сказала Юля в комнате и поцеловала его в щеку. — Ой, какая у тебя щетина! Колешься! Надо же, за одну ночь отросла! Бритвы у меня, увы, нету… Я тебе сейчас кофе сделаю. А вот накормить мне тебя, к сожалению, нечем.

— Да я и не прошу, Юля.

— А ты, Алеша, и не проси. Ты требуй. Имеешь право. Полное. Ты — мужчина!

— Ну, если так, то это именно я должен был бы еду добыть. Как в каменном веке. — Замолчал. И не удержался от того, чтобы не продолжить язвительно: — Но, похоже, у нас ныне матриархат. Во всяком случае, в твоей квартире. Ведь ты здесь полновластно царишь и правишь. Без тебя мне даже и в коридор носа не высунуть…

— Ты на меня не сердись, пожалуйста. Постарайся меня понять. У нас квартира, Алеша, — а-а-агра-ама-адная! Типичная петербургская коммуналка. Дом начала века. Купец какой-то строил. Соседи сварливые, любопытные. Разговоры пойдут, пересуды… Ты — был, и нет тебя, а мне тут всю жизнь жить… Сейчас кофе попьем — крепкого! — и ты уйдешь. Ладно, мой милый, мой славный?!

— Пжалуй… — неопределенно буркнул мужчина.

— Уйдешь! — настойчиво и уже резким голосом повторила Юля. И внимательно и испытующе («как ночью») посмотрела на Алексея. — И знай, одна ночь — ничего не значит!

— Я знаю, — коротко согласился мужчина.

— Ах та-ак! Та-ак, значит?! — Юля отступила от него на шаг. Хотела выкрикнуть гневно, но сказала жалобно просяще: — Уходи сейчас же. Уходи.

— Вот выпью кофе и уйду, — и спокойно, и насмешливо ответил Алексей. — Ты ведь, хозяйка, сама только что сказала…

Юля молча взглянула на него и вышла.

В комнате было темновато. Алексей подошел к окну, отодвинул тяжелые шторы. Улица оглушила светом и шумом. Шарканье подошв… обрывки разговоров… Заскрежетал переполненный трамвай. Взвизгнули тормоза — машины замерли перед светофором. Краем глаза Алексей увидел: над улицей клином пролетают птицы. Правая цепочка вдруг сломалась, рассыпалась. Вся стая перестроилась и продолжила свой прежний путь, а несколько птиц резко ушли в сторону… Снова проскрежетал трамвай — словно кто-то медленно провел напильником по металлическому бруску, плохо зажатому в тисках. «Однако же и шумно здесь жить… Никакие нервы не выдержат…»

С кофейником в руках в комнату вошла Юля. Сказала буднично:

— Да, а вот мы здесь живем. Улица шумная, да еще и первый этаж в придачу. Садись, кофе, кажется, мне удался. Крепкий, как обещала… Мы в этой комнате сейчас втроем живем: отец с мамой и я. А раньше еще дед с бабкой жили, пока не умерли. Так комната по наследству и переходит от одного к другому. Комнатовладельцы! — Усмехнулась. Спросила: — Ты в коммуналках, Алешенька, никогда не жил?

— Нет, — упорно глядя на пар, поднимающийся над кофейной чашкой, ответил Алексей.

— Сча-а-астли-и-ивый ты! — протянула Юля. — Да, я припоминаю, ты ведь мне говорил: вы втроем живете в трехкомнатной.

— Так я что, по-твоему, виноват? — стал оправдываться Алексей. — Так получилось, что…

— Да никто тебя и не винит. Ты чего? Пей лучше кофе, пока не остыл. Живите себе на здоровье, — досадливо отмахнулась Юля. И вдруг вскипела: — А мои родители, они чем виноваты?! А я, я чем виновата? Чем? Ну, скажи! Что, мы — не люди?! Почему мы должны всю жизнь не жить — существовать?! Почему? Что: вы — хорошие, а мы — плохие? Так, да? Скажи!

— Ну, я-то тут при чем? Чего ты злишься, Юля?.. Ты вот сказала: у вас дача есть. У вас — есть, а у нас — нет. Тоже, получается, несправедливо?

— Ох ты, хитрый какой! Тебе про Фому, а ты про Ерему… Нам дача, уж если на то пошло, тоже от деда в наследство досталась. Он ее еще в сталинские времена получил, за какие-то заслуги… Так я, что же, на даче должна жить, так, да?.. Ладно, пей давай и уматывай. А то мы такого друг другу сейчас наговорим — сами рады не будем. Раз ты в коммуналках сроду не жил — все равно не поймешь, какая это мука смертная!

— Допью и уйду, — глядя в глаза хозяйке, пообещал Алексей. — Не беспокойся.

Юля встала коленями на стул, подбородком уперлась в ладони. Вздохнула.

— Ты, Алеша, прости меня… Я злая, я вздорная, взбалмошная… Я невыносимая бываю. И прошу тебя: не перебивай меня, пожалуйста! (Алексей и не думал перебивать.) У меня ужасный характер. Еще вроде бы молодая, а жизнь меня уже доконала. Я словно бы всех боюсь, перед всеми оправдываться почему-то должна, унижаться… Давай покурим. — Пошла к буфету, принесла пепельницу, поставила на стол. — Словно я не принадлежу самой себе, словно на части поделена. На несколько частей. — Заговорила медленно: — Раз-двоена. Рас-с-троена. Четвер-тована. Рас-пята… Жутко! Дома своего у меня нет, да ты это и сам уже понял. Разве же это дом, когда сплошные глаза и уши… Благо, что крыша над головой. И не протекает в дождь, первый этаж все-таки, большое преимущество… — Усмехнулась. — Понимаешь: хорошо быть Джульеттой, но: невозможно быть Джульеттой в коммуналке! — Вздохнула. — Хотя Джульетта и Юлия — это, собственно говоря, одно и то же имя. Будто в насмешку мне его дали… И если бы ты знал, Алешенька, как я устала от всей этой жизни! Словно бы я уже не одну жизнь прожила, а несколько… И уже все-все знаю, никаких тайн для меня нет, и все мне вокруг обрыдло! Господи! Хотя это неправда, конечно. Я сейчас и сама не знаю, чего говорю, чего я хочу… А на дачу мою, если захочешь, мы с тобой еще съездим. — Посмотрела на Алексея печально. — Если захочешь… Ты прости меня, пожалуйста, за все… Ты знаешь: мне последнее время, а вчера особенно, казалось: я люблю тебя… Могу теперь признаться тебе. А сегодня вижу: ушла любовь. Исчезла. Испарилась. Фьюить — и нету. Может, и вовсе не было. Так, мираж… Погоди, не перебивай. Может, я вообще любить не умею? Не способна? Такое ведь бывает. А ты действительно ни в чем не виноват. Ты, честное слово, — милый, добрый, славный, великодушный. Ну, что тебе хорошего еще сказать? Ты, наверное, можешь быть хорошим другом, Алешенька. Но вот выходит: мне только казалось, что я тебя люблю. Так это грустно. Пусто и холодно у меня на душе. Пойми… Ты прости меня…