Уильям Тревор - Пасынки судьбы

Из-за снежной бури пароход прибыл в Корк с опозданием на несколько часов. Измученная дорогой, пошатываясь от никак не проходившей морской болезни, я отправилась на Виндзор-террас, надеясь там переночевать, а наутро двинуться дальше. Но окна дома были задернуты занавесками, и на мой стук никто не ответил. Прождав около часа в надежде, что Джозефина куда-то вышла и скоро вернется, я с трудом оторвала от земли тяжелый чемодан и стала спускаться с холма Святого Патрика мимо прилепившейся к крутому склону лавки старьевщика. Я спросила какую-то женщину, где поблизости можно снять дешевую комнату. У Шендонского пансиона, куда она меня направила, вид был довольно затрапезный, пахло несвежей пищей, и деньги просили вперед. На столе в передней стояла статуэтка Девы Марии, ее же изображение висело на стене в моей комнате. Длинные кружевные занавески посерели от пыли, густым слоем лежавшей повсюду: на шкафу, на лестнице и подоконниках, а также на столике в передней, где валялись письма, адресованные давно съехавшим постояльцам. От хозяйки, подозрительного вида дамы, я узнала, что в настоящий момент, кроме меня, в пансионе никто не живет, хотя обычно (поспешила заверить она меня) дом переполнен. Я немного полежала и опять вернулась на Виндзор-террас, но на мой стук, как и прежде, никто не отозвался. Спала я в ту ночь урывками, стоило задремать, как слышались рыдания родителей. Завтракала я в совершенно пустой столовой на несвежей, усыпанной крошками скатерти.

Я приехала поездом в Фермой, оставила чемодан на станции и, решив не искать наемного экипажа, пошла в Лох пешком. Ты же говорил, что от Фермой до Лоха три мили и еще миля до Килни. Опять пошел снег, и я даже обрадовалась: теперь, под снегом, Килни будет совсем другим. И действительно, длинная, по-зимнему белая аллея за воротами усадьбы смотрелась иначе, хотя и ничуть не хуже, чем летом. Я шла к мельнице и волновалась: как-то ты меня встретишь?

— Боже милостивый! — воскликнул мистер Дерензи, который и не думал скрывать своего удивления. Когда я постучала в дверь и услышала его «войдите», то подумала, что в конторе сидишь и ты, и заранее решила, что возьму себя в руки и в присутствии мистера Дерензи даже не посмотрю в твою сторону. Но тебя не было.

— Вилли… — проговорила я.

— Вилли?

Он поморщился и нахмурил лоб. На мне была коричневая меховая шляпа, которую родители подарили мне на Рождество. Я сняла ее, положила на стул и стряхнула снег с пальто.

— Я приехала к своему двоюродному брату, мистер Дерензи.

Мистер Дерензи еще сильнее наморщил лоб:

— Но Вилли здесь нет, Марианна. Видите ли, он уехал. Уже несколько месяцев назад.

— Не может быть.

— Да, да, уехал.

Я ничего не сказала. Слова застревали в горле.

— После всего, что произошло, любой бы уехал, Марианна.

— А где он, мистер Дерензи? Куда он уехал?

Он медленно покачал головой.

— Пожалуйста, скажите, мистер Дерензи.

— Никому из нас Вилли не написал ни слова. Дом в Корке продается.

В комнатке воцарилась мертвая тишина. Я смотрела на кожаные переплеты гроссбухов, на деревянные шкафчики с узкими, помеченными бирками ящиками, где хранилась картотека. В одном углу были свалены мешки, в другом лежала какая-то шестерня. Я сказала, что была у Джозефины, но ее не застала. Мистер Дерензи кивнул, и опять стало тихо. Тишина заползала в углы конторы, обволакивала шкафы, гроссбухи и бумаги, аккуратно сложенные на письменном столе. Мистер Дерензи предложил мне табаку из синей оловянной коробочки и, когда я отказалась, запустил щепотку себе в нос. Закипел чайник, стоящий в камине, на углях. Мистер Дерензи снял с полки у себя за спиной чайник для заварки и, подойдя к камину, стал заваривать чай.

— Я хорошо помню тот день, когда родился Вилли. Я знаю его всю жизнь, — сказал он.

С этими словами он повернулся ко мне, выставив свою огромную, точно у скелета (твое сравнение), челюсть и тряхнув поредевшими рыжими волосами. Чайник был старенький, на носике и крышке облупилась эмаль.

— Если оставите записку, я обязательно передам ее Вилли из рук в руки. — Эти слова прозвучали с какой-то зловещей категоричностью. Мистер Дерензи налил чай и протянул мне чашку с блюдцем в розочках.

— Как вы думаете, Джозефине известно, где он?

— Право, не знаю.

— А где Джозефина, мистер Дерензи?

— Она работает в приюте святой Фины при монастыре в Корке.

Я встала со стула, который он подставил мне рядом с камином, и подошла к окну. Небо было низкое, серое. Снег мягко падал на крыши и на булыжник, которым был выложен мельничный двор. Стрелки на зеленом циферблате показывали двадцать минут двенадцатого. Я почему-то вдруг вспомнила твои слова о том, что эти часы всегда спешат, и подумала, не встают ли они из-за снега. А что если и в самом деле большая стрелка, двигаясь вверх, остановится под тяжестью Снега? Я повернулась к мистеру Дерензи, безуспешно пытаясь заглянуть ему в глаза.

— Вы что-то скрываете от меня, мистер Дерензи? Ничего не случилось?

— Нет, нет, Марианна.

Уверенности в его голосе не было. Для пущей убедительности он энергично покачал головой, встряхнув своей рыжей шевелюрой.

— Я должна знать, где он, — сказала я.

Он не ответил, отхлебнул чаю, а затем еле слышно вздохнул.

— У меня от Вилли будет ребенок.

Мистер Дерензи прикрыл веки, словно был не в силах смотреть на меня, и издал какой-то странный звук — казалось, жалобно застонал зверь.

— Оставаться у себя дома я не могу. Не могу позорить родителей. Поэтому я сюда и приехала.

— Вы бы лучше возвратились в Англию, Марианна, — сказал он, как будто не слышал моих слов.

— Едва ли это будет лучше. Мистер Дерензи, когда Вилли вернется, как вы полагаете?

— Как только это произойдет, я немедленно дам ему знать, что вы приезжали.

— Вы меня очень осуждаете?

— Я всего лишь управляющий, Марианна. Всю жизнь я прожил холостяком. В таких вещах я ничего не смыслю.

— Но ведь у вас с тетей Вилли…

— Мы всего лишь близкие друзья, Марианна.

— Простите меня.

— Пустяки, — сказал он и повторил, что мне лучше вернуться в Англию.

— Мистер Дерензи, Вилли не знает о моем положении. Иначе бы он непременно сообщил, куда едет. Уверяю вас, я прекрасно понимаю, что уехать ему было необходимо. Но не мог же он не сказать куда, мистер Дерензи.

— Вилли уехал через несколько дней после вашего отъезда. Уладил вопрос о продаже дома с Лэниганом и О’Брайеном и сразу же уехал. Как-то утром я прихожу в контору, а Вилли нет.

Его руки, казавшиеся прозрачными на пустой поверхности массивного письменного стола, дрожали, в глазах застыл страх. Стараясь скрыть его, он опять опустил веки.

— Я хотела бы пойти в Килни.