Уильям Тревор - Пасынки судьбы

Имельда аккуратно положила блокнот на место. Почему-то сейчас ей вспомнилась строка из ее любимого стихотворения, и, повторяя ее, она побежала через поле к реке. «Слышу, как шепчется берег с тихой озерной волною…» Она уже помнила наизусть все стихотворение. Мисс Гарви сказала, что стихи Имельда читает лучше всех, а когда Тереза Ши захихикала, учительница выгнала ее из класса. «…Этот шепот со мною» [59] У. Б. Йейтс. «Остров Иннисфри». Перевод А. Сергеева. , — произнесла вслух Имельда, опустившись среди маргариток на землю, у самой воды. Интересно, что испытала святая Имельда, когда к ней во время молитвы спустился с небес ангел? Как-то она спросила об этом сестру Роуан, но та ответила, что простому смертному знать этого не дано. Но Имельде все равно было любопытно.

Перепрыгивая с камня на камень, она перебралась на другой берег, некоторое время шла вдоль реки, а потом вернулась на мощенный булыжником дворик, зажатый между руинами с одной стороны и садовым крылом — с другой. По направлению к разрушенному особняку шли, переваливаясь, два гуся, и Имельда последовала за ними. Предупредив их, что среди камней и сорняков поживиться будет нечем, и загнав их обратно, во двор, она побежала на кухню.

Мать сердилась:

— Это ужасно, Имельда. Подслушивать стыдно. Как ты могла?

— Я подслушиваю от нечего делать.

— Если тебе нечего делать, погуляй с собаками. Ты же часто ходишь гулять.

— Я хожу на мельницу. Или к реке.

— Вот и прекрасно.

— Иногда мне это надоедает.

— Обещай мне, Имельда, что ты никогда, слышишь, никогда не станешь больше подслушивать.

Имельда обещала — обещать ведь легко. Разговор происходил в столовой, за закрытой дверью, потому что на кухне была Филомена, а в гостиной — тетя Пэнси и тетя Фицюстас.

— Тебе хорошо в школе? Скажи мне, Имельда. С Терезы Ши спрос невелик, но ведь все остальные с тобой ласковы, правда? Ты же монахиням нравишься?

Имельда не ответила. Она не сводила глаз с сидевшей на искусственных фруктах мухи. Как она, бедная, будет разочарована, обнаружив, что в этих фруктах нет сока. Да, подтвердила она, в школе с ней ласковы.

— И в Килни тоже. Тетя Пэнси души в тебе не чает. И тетя Фицюстас, и Филомена, и отец Килгаррифф. И мистер Дерензи, когда он приходит.

Муха взлетела над вазой с фруктами и, покружившись над стоявшей на комоде лампой, опустилась на пробку графина, где уже сидела другая муха. На цветном стекле пробки белела глубокая уродливая трещина.

— Да, — сказала Имельда.

— Скажи, ты бы уехала из Килни, Имельда?

Обе мухи потеряли к графину интерес. Одна исчезла под потолком, а другая поползла по дверце комода. Имельде вдруг показалось, что зеленая гондола едва заметно вздрогнула, словно вот-вот отплывет. Однако на другой картине люди, стоявшие у входа в церковь, оставались неподвижными. Стараясь не смотреть матери в глаза, Имельда спросила:

— Он действительно вернется?

— Да, когда-нибудь вернется.

— Иногда мне кажется, что всего этого не было. Что тут какая-то ошибка.

— Ошибка?

— Может, и Кухулин не гнал в стан врагов колесницу с мертвецами? Может, не было ни мучеников из Митчелстауна, ни священника из Йола?

— Нет, нет, Имельда, — мягко сказала мать, — все это правда. И не надо делать вид, будто этого не было.

И опять Имельде почудилось, что гондола качнулась на воде; на этот раз поднял руку и кто-то из стоявших у церкви — она это ясно видела.

— Эта женщина считает, что я не должна была появляться на свет.

— Какая женщина? О ком ты говоришь, Имельда?

— Мисс Халлиуэлл, ты же сама мне про нее рассказывала.

— Да, но я ничего такого тебе не…

— В бюро тети Фицюстас спрятано ее письмо.

— Ты что же, влезла в бюро? Имельда, какой стыд! Неужели ты сама не понимаешь, как это нехорошо? Ведь это все равно что подслушивать. Позор! Читать чужие письма — что может быть хуже!

— Я знаю.

Во дворе раздался голос Филомены и кудахтанье кур, и Имельда вспомнила, что, когда мать рассказывала ей о том, как в Килни приезжали родители уговаривать ее вернуться в Англию, она представила себе, что под окнами в накинутом на голову плаще прошла Филомена. Сейчас, чтобы задобрить мать, которая все еще сердилась, Имельда решила сообщить ей об этом, однако та посмотрела на нее с удивлением, сказав, что, насколько она помнит, во время разговора с родителями Филомена под окнами не проходила.

— А по-моему, проходила, — стала спорить Имельда. — Я в этом уверена.

Мать с еще большим недоумением посмотрела на девочку. В это же время, продолжала Имельда, тетя Фицюстас и тетя Пэнси привели с прогулки собак, тетя Фицюстас несла на блюде бисквитный торт, вошел в гостиную и отец Килгаррифф. Он подбросил торфа в камин, раздул кузнечными мехами пламя и сказал, что в такой день сырость до самых костей пробирает.

Имельда улыбнулась матери, давая понять, что разговор у них самый обыкновенный и будет лучше, если они помирятся и забудут о размолвке. Но мать, нахмурившись, думала о чем-то своем. Помолчав с минуту, она вернулась к началу разговора, и Имельде пришлось опять давать обещание, что она не будет больше подслушивать и лезть в бюро тети Фицюстас. Хорошо еще, с радостью подумала она, что не пришлось признаваться, что она читала не только письма тети Фицюстас, но и дневники матери.

В тот вечер, лежа в постели, Имельда вспомнила этот разговор. Получилось неудачно. Впрочем, она и сама толком не знала, мог ли он кончиться по-другому. Жаль только, что вышла какая-то путаница. Потом она стала думать о красной гостиной, разбросанных по столу учебниках и о светловолосом мальчике ее возраста, которому никак не давалась латынь. С улицы доносится запах душистого горошка, а вот и она сама выходит из гостиной в сад посмотреть, как Тим Пэдди ровняет граблями дорожку.

«По мнению экспертов, убийство, вероятнее всего, было совершено ножом мясника».

Имельда вложила аккуратно вырезанную из газеты заметку обратно в потайной ящик и задвинула его. Собственно говоря, никакой особенной тайны в нем не было — просто надо было провести пальцами по резной колонне.

Она бесшумно подняла крышку бюро и убрала подпорки. «Голова была частично отделена от шеи, на теле обнаружено семнадцать ножевых ранений».

— Голова, — произнесла вслух Имельда, повернувшись к бюро спиной и облокотившись на него. Она представила себе, как свисает с шеи полуотрубленная голова; представила глаза, рот и подергивающееся тело: точно так же, еще целую минуту после смерти, бился индюк — она сама видела.

— Привет, Имельда, — сказал мистер Дерензи.

— Привет, Имельда, — сказал Джонни Лейси.

Нравится ли ей мельница? Нравятся ли ей зеленый циферблат мельничных часов, шум воды и по-осеннему красные виноградные побеги на камне? Вроде бы нет, не нравятся. «Некрасиво все это», — внезапно подумалось ей.