Мигель Делибес - Кому отдаст голос сеньор Кайо? Святые безгрешные

эта буква немая, друзья мои

а Пако Пенёк подумал, вон как, прямо наша Малышка, потому что дочь его Чарито не говорила ни слова, только ревела жалобно и жутко на весь дом, но прежде, чем сеньорито Лукас привел примеры, свинарь Факундо сложил на животе ручищи и сказал

другие тоже немые, пока мы их не скажем и сеньорито Лукас ответил

беззвучная она, ее как бы нет

а свинарь Факундо, все в той же пастырской позе, сказал

дела-а! чего ж ее писать-то?

а сеньорито Лукас сказал

для красоты

а потом объяснил

нет, она нужна, она отделяет гласную от согласной

а Пенёк Пако совсем запутался, и путался все больше, и по утрам седлал кобылу и объезжал поместье, как ему полагалось, но с начала ученья не мог думать ни о чем, кроме этих букв, и, отъехав от усадьбы, слезал, садился в тенечке и размышлял, а когда буквы сцеплялись у него в голове, как хвостики вишен, брал белые камешки, этот А, этот О, этот — немой, и серые, те будут Б, В или Г, и складывал их так и сяк и читал, но легче не становилось, и ночью, на тюфяке, он поверял жене свои печали и незаметно распалялся, и она говорила

тихо ты, Рохелио заворочался

и если Пако не унимался, прибавляла

да тихо, нам ли с тобой игры играть

и тут раздавался рев Малышки, и Пако забывал обо всем и думал, что он чем-нибудь болен, если зачал дочку немую, как твердый знак, хорошо, хоть вторая — очень смышленая, он, кстати сказать, не хотел, чтобы она звалась белым именем Марии Снежной, куда там, сам он желтоват с лица, и волосы черные, думал окрестить Эрминией, в честь бабушки, но летом стояла страшная жара, и дон Педро, прозванный Петушком и Умником, говорил, что после заката 35 градусов, а Регула, ей и без того было жарко, плакала-стонала

ох, матерь божья, ну и парит! хоть бы ночью ветерок!

и медленно обмахивалась веером из широких листьев, двигая большим пальцем, плоским, как лопаточка, и прибавляла

это нам за грехи, Пако, и я попрошу божью матерь, чтобы она смилостивилась

но жара не спадала, и как-то, в воскресенье, Регула потихоньку отправилась к знахарю и сказала, вернувшись

Пако, он говорит, если в брюхе у меня дочка, надо ее назвать Мария де лас Ньевес, а то дурная родится

и Пако подумал о Малышке и сказал

ладно, пускай будет Ньевес

и дочка, названная в честь Девы Марии, пославшей когда-то летом снег, с малых лет прибирала и стирала за сестричкой, но в школу ей пойти не довелось, потому что жили они уже не в усадьбе, а в Ла-Райа, и каждое утро, прежде чем седлать кобылу, отец показывал ей, как сложить Б и А, А и Б, когда же дошли до твердого знака, Ньевес сказала

эта буква ненужная, отец, можно без нее

и Пако засмеялся солидно, как сеньорито Лукас, и сказал

ученых спроси, мое дело показать

а потом гордо говорил жене

ну, голова!

а Регула совсем разошлась и говорила в ответ

видно, и свой у нее ум, и еще кое-чей

а Пако спрашивал

это чей же?

а Регула отвечала

да Малышкин, чей же еще?

а Пако говорил

а не твой ли?

и распалялся понемногу, но Регула говорила

тихо ты, куда лезешь, ум не здесь

а Пако не унимался, но тут ревела Малышка, и он махал рукой и говорил

ладно, спи, бог с тобой

и годы шли, и он попривык к месту, к белому домику, к вьющимся веткам, к летнему навесу, к колодцу под огромным дубом, и к стаду серых скал, предвестью горной цепи, и к теплому ручью, и к сонным черепахам, но однажды, в октябре, он вышел на порог, как выходил всегда по утрам, и поднял голову, и втянул воздух, и сказал скачет лошадь а Регула, стоя рядом с ним, прикрыла глаза от солнца, и поглядела на дорогу, и сказала никого не видно но Пенёк Пако принюхался, поводя носом, и сказал

надо полагать, это Креспо

потому что нюх у него, если верить сеньорито Ивану, был лучше, чем у пойнтера, он чуял все издалека, и впрямь, минут через пятнадцать явился Креспо и сказал, не спешившись

собирайся, Пако, поедешь в усадьбу

а Пако спросил

как же этот дом?

а Креспо ответил

дон Педро приказал, днем приедет Лусио, ты здесь свое отжил

и, пока холодок, Пако с женой погрузили вещи на повозку и двинулись в усадьбу, и наверху, на тюфяках, набитых шерстью, сидели ребятки, а сзади Регула с Малышкой, и та все кричала, и голова у нее болталась с боку на бок, и тонкие ножки торчали из-под халата, и Пако ехал на соловой кобыле, гордо охраняя семейство, и говорил жене, возвышая голос, чтобы перекричать скрип колес и рев Малышки

теперь наша Ньевес пойдет в школу, и бог ее знает, до чего она может доучиться, очень умна

а Регула отвечала

там посмотрим

а Пако говорил с высоты

ребятки подросли, помогут в доме

а Регула отвечала

там посмотрим

а Пако говорил, радуясь цокоту копыт и новой надежде

дом дадут побольше, спальня у нас будет, вспомним молодость

а Регула вздыхала, и баюкала Малышку, и отгоняла мух, а над повозкой, над черными дубами загорались звезды, и Регула глядела в небо и говорила, вздыхая

чтобы молодость вспомнить, надо Малышку угомонить

а когда приехали в усадьбу,

Креспо ждал у старого дома, который они покинули пять лет назад, от дверей по фасаду шла скамейка, и цвели герани, и клонилась ива, осеняя дом теплой тенью, и Пако печально все оглядел, и покачал головой, и опустился, и сказал смиренно

что поделаешь! божья воля

а неподалеку ходил-распоряжался дон Педро, и Пако сказал

доброго здоровья, дон Педро, вот мы и вернулись, как велено

а дон Педро сказал

здравствуй, Пако, как там в Ла-Райа?

и Пако сказал

да ничего

и, пока разгружали вещи, дон Педро ходил от повозки к дому, от дома к повозке и говорил

значит, Регула, ты будешь, как раньше, отпирать ворота, если услышишь, что едут, потому что сеньора и сеньорито не любят ждать

а Регула отвечала

воля ваша, дон Педро, на то мы и здесь

а он говорил

с утра выпустишь индюшек и приберешь под насестом, а то запах — прости господи! сеньора, сама знаешь, при всей своей доброте, любит порядок

а Регула отвечала

воля ваша, дон Педро, на то мы и здесь

и он распоряжался и распоряжался, а потом склонил голову набок, и втянул щеку, и постоял, и подумал, словно что-то забыл, и Регула покорно спросила

еще что-нибудь, дон Педро?

а он все кусал щеку, и молчал, и глядел на Ньевес, и уже казалось, что он уйдет не простившись, когда он обернулся к Регуле и пробормотал

понимаешь, Регула, это не мужчине говорить, но…

и опять замолчал, и Регула покорно спросила

а что такое, дон Педро?

и дон Педро ответил

понимаешь, твоя дочка… она могла бы помочь по дому моей жене, потому что, правду сказать, жена моя боится хозяйства

и печально усмехнулся

не спорится у нее, а дочка твоя подросла, вон какая стала

и пока дон Педро все это говорил, Пако сжимался, словно шарик, так бывало ночью, когда взревет Малышка, и глядел на жену, и она на него глядела, а потом он просморкался, и пожал плечами, и сказал