Владимир Гржонко - Дверной проем для бабочки

— Дядюшка, — капризно заметила Изабелла и некрасиво сплюнула в маленькую ладонь косточку от персика, — да не тяните вы! У него уже голова болит от ваших речей. Да и не только у него… Ну что за манера говорить так долго?!

— У девочки сейчас причуды, это нормально, не будем обращать на них внимания, — мистер Монтелли покосился в сторону герра Вольфа, ухмыльнулся и продолжил. — У очень старых мужчин и слегка беременных женщин это иногда случается…

— А вы не торопитесь его женить! — вдруг перебила мистера Монтелли молчавшая до сих пор Матильда, и Билли, несмотря на свое плачевное состояние, удивился: неужели Матильда его защищала? Значит, не все здесь были мучителями судьями! Но и эта простенькая мысль далась ему нелегко.

— Беременная она, как же! — в голосе Матильды зазвучало неприкрытое презрение. — И вообще не понимаю, что вы тут…

Дальше Билли слышал только обрывки фраз. Что-то громко шептала тётушка Эллен, потом герр Вольф закричал, что все забыли про вещь, про бутылку, бляди! И опять резко, уже в полный голос, заговорила Матильда, требуя, чтобы все убирались и оставили их в покое. Подумаешь, беременная! Она, Матильда, вообще кормящая мать… Снова спокойно и неторопливо заговорил мистер Монтелли. Удивительно, но от звука его голоса в висках как будто что-то щёлкнуло, и боль отошла. Но голова по-прежнему оставалась тяжёлой, и Билли всё ещё боялся ею пошевелить.

— Похоже, — сказал мистер Монтелли, — я действительно заболтался и забыл о самом главном сюрпризе.

Он оглянулся на застывшую Леди и взял с подноса сложный тяжелый механизм. Несмотря на торжественный и уверенный вид, с которым мистер Монтелли пытался вытащить пробку, Билли ощущал его непонятное волнение.

— Содержимое этой бутыли… м-м-м… предназначено для вас, милый Билли! История, знаете ли, повторяется…

— Что там… в бутылке? — громко прошептала тётушка Эллен, незаметно оказавшаяся за спиной у Билли. Билли оглянулся и увидел, что смертельно бледная тётушка смотрит на мистера Монтелли с участливой робостью, почти покорностью.

— А в бутылке, милейшая родственница… — мистер Монтелли поднатужился, нажал на рычажки и стал осторожно вытягивать из горлышка длинную тёмную пробку, — в бутылке должен находиться джинн…

— Джинн! — захихикала Изабелла. — Настоящий джинн? Так давайте его сюда! А желания поделим, на всех хватит!

— Замолчи, идиотка, сучка! Вот я вас всех сейчас… — заорала Матильда и вскочила на ноги. Её волнующиеся груди стали, казалось, ещё больше, а тёмные влажные пятна на платье расплылись, сползли вниз тяжёлыми струйками и, соединившись на колышущемся животе, образовали неровную букву «V». Следом за Матильдой из-за стола проворно выбрался герр Вольф.

— Все бляди, не верь им, Вилли! — заорал он. — Опять отравить наш гений? Никогда! Мы сами… Я… я буду пробовать!

Изабелла тоже резко поднялась с места. Яростно заскрежетав зубами, она схватила с блюда персик и с силой неловко запустила им в Матильду. Сочный персик угодил прямо в лицо, лопнул и упал на скатерть, а его жёлтая мякоть медленно сползала по дрожащему подбородку.

— Вот видите, сколько шума из-за одной замечательной бутыли! А сейчас мы её… — мистер Монтелли улыбнулся и осторожно отделил пробку от горлышка. Раздался лёгкий хлопок, и все присутствующие отшатнулись в сторону, как будто в руках мистера Монтелли взорвалась бомба. На секунду Билли показалось, что из бутылки действительно вылетел джинн. Но это была только рука мистера Монтелли, небрежно бросившая тяжёлую открывалку обратно на поднос. Этот короткий металлический звук оборвал все остальные звуки, даже движения. В наступившей тяжёлой тишине громко засопел герр Вольф, но тут же испуганно замолк. Электрический свет сделался совсем тусклым. Зато неожиданно ярко вспыхнули угли в далёком камине, и слабый отсвет огня лёг на лица застывших в гостиной людей, смягчая и выпрямляя их жёсткие черты. Билли медленно повернул голову к камину. Угли засветились ещё ярче, и Билли показалось, что морщинистые камни вздрогнули и сдвинулись как губы, пытающиеся что-то сказать… Это было так неприятно, что Билли сразу же перевёл взгляд на стол.

…Скатерть исчезла, на тусклой деревянной поверхности стояли только грубые керамические тарелки. На них горкой лежали съёжившиеся, как будто обожженные солнцем, скелетики виноградных кистей с пустыми мошонками ягод на концах, окруженные серыми каменными останками персиков. А над ними, упираясь ладонями и коленями в доски стола, изогнулась совершенно голая Матильда. Её огромные груди были неестественно разведены в стороны, заполняя собой провалы подмышек, а к большим, почти чёрным в полутьме соскам прильнули герр Вольф и мистер Монтелли. Герр Вольф жадно сглатывал, временами икая и пуская пузыри. Мистер Монтелли сосал грудь аккуратно, придерживая пальцами чуть колышущуюся мякоть и осторожно косился на стоящую посредине стола бутыль. Ни тётушки, ни Изабеллы, ни Леди в комнате не было. Матильда протяжно по-коровьи вздохнула и, повернув к нему голову, снова безмятежно заулыбалась.

— Ты кого-то ищешь? Так нет никого! Шлюху эту, Изабеллу, я выгнала… Давно уже выгнала. Куда ей, с её прыщами вместо сисек!.. А тётушка твоя… тоже изрядная шлюха, по правде сказать… под столом лежит: померла, кажется, с перепугу. А кто ещё? А, да, Леди. Так она сбежала. Зачем ей с нами, с психами, дело иметь? И боязно, и вообще… Матильда пошевелилась, придерживая грудь так, чтобы урчащему герру Вольфу было удобнее, и чуть поморщилась.

— Всё, Билли, всё! Вот в такой дряни мы и живём… А я ведь тебя, дурака, спасаю, похоже… Ох и присосался, старый… Да, так вот… Они, эти Сольерри, тебе бутыль принесли, чтобы ты по своей воле отказался… Говорят, предок наш великий не выдержал. И ты не выдержишь. Потому что дерьмо это… И Дар этот весь в дерьме. Вот Гений и не устоял: ему предложили, налили с готовностью, он и хлебнул. Ну что ты так на меня смотришь? А, Билли? Ну да, ты ж меня дурой недоделанной всегда считал. Из-за моих детишек, что ли? Пришёл бы, спросил, я бы тебе и рассказала всё про Дар. И про предка, кстати, тоже… Да, отравили нашего гения! Сольерри, родственничек, ему вот эту бутылку принес: не хочешь больше? Не можешь? Вот и славно! Выпей и станешь как все. Ну и что же? Баба — жена — беременная, грязь кругом, нищета, дрязги и сплетни. И, главное, вроде бы такой Дар в руках, а всё равно грязь… И сам Дар этот: то светлый, а то… Когда он светлый, так всё вокруг ещё страшнее. Когда же Дар тёмный, как ночь… сам понимаешь, невыносимо… И никуда не денешься, не скроешься! Вот он и… И дед наш эту дрянь пил, и отец твой, между прочим, тоже… А всё потому, что такой, как я, с ним не было! Чтобы Дар принять, настоящая женщина должна быть рядом, понимаешь? А настоящая женщина — это грудь… И чтобы её было много… Понимаешь? Нет? Дар — это как приступ болезни, как эпилепсия, что ли… Больному нужен уход, ему грудь нужна! Опять не понимаешь? Ну ничего, и не надо. Я ведь о многом догадываюсь, но разве объяснишь… Эх, тяжко мне, тяжко… Не могу я больше!