Александр Минчин - Актриса

— А такой певец — Тони Бенетт, слышали?

— Нет, не помню.

Она допила стопку.

— У него голос очень похож на Синатру.

— Я бы хотела послушать.

— Я вам подарю кассету при отъезде.

— Благодарю. Вы так добры. Я не знаю, чем заслужила.

— Еще ничем, но надеюсь, что заслужите.

— Вы удивительный мальчик…

— То ли еще будет!

— Я почему-то вам верю.

Нам принесли запеченные шампиньоны в сметане, с чем-то. Оказалось, что она без ума от грибов. И я с облегчением и удовольствием отдал ей свою порцию.

После выпитой водки я пошел в туалет и стал давить на своего «приятеля». Никаких признаков не было. Слава Богу.

Я вернулся, и актриса ожидающе подняла стопку.

— Скажите что-нибудь, Алеша. У вас все нормально?

Она загадочно смотрела мне в глаза.

— Вы когда-нибудь пьянеете. Тая?

— Редко, крайне редко.

— Нужно иметь талант.

— О, это с годами приходит.

— Или не приходит.

— А не выпить ли нам! — воскликнула она. — Глупо было бы по такому случаю не выпить.

Мы выпили.

— А позвольте, Алеша, теперь вам задать вопрос. Кто ваши любимые писатели, мне очень интересно?

— Там: Фолкнер, Фитцджералд, Вулф. Далее: Лермонтов, Бунин, Андреев, Платонов.

— А Чехов?

— При всем его «гуманизме» он был человеконенавистник — и это мешает.

— Разве?

— Думаю, здесь примешивалось (но только примешивалось) воздействие чахотки : почему я болен, а они здоровы. А я вообще люблю хороших рассказчиков, Куприн и Бунин, пожалуй, были лучшими в этой литературе.

— А в вашей? — подковырнула ласково она.

— Трудно сказать: Беллоу, Чивер, Козински; от этой литературы я уплыл, к той литературе еще не приплывал. Хотя перечитал много.

— А Хемингуэй?

— Никогда.

— А как насчет французов?

— Французская литература изящна, дидактична и нравственна. В юные годы нравилась.

— И кто же, если не секрет?

— Конечно, великолепный Дюма. Совершенно случайно узнал, что он написал такое произведение — «Кавказ». Я думал, этим регионом занимались только Александр, Михаил и Лев. Оказывается, и французский плагиатор к этому руку приложил.

— А еще?

— Бальзак, Золя.

— Стендаль?

— Ни в коем случае. Лучше — Мериме, Мопассан. Жорж Санд — увлечения детства. Из современных: Жид, Сартр, лучший — Камю. Мориак, Дрюон, братья Гонкуры, Мёрль, Базен, Эриа, Франсуаза Саган, Симона де Бовуар, Труайя и Виан.

— Похоже, вы перечитали всю французскую литературу!

— Это громко сказано. Я вам не все назвал.

— А мне — тихо говорить?

Я улыбнулся ее чувству юмора. И мы пошли на танцевальный мрамор.

Тая хорошо и пластично танцевала, и, наклонившись, я стал целовать ее шею.

— A-а, Алеша, у нас это не совсем принято. Так поступают только в буржуазном обществе…

Я взял ее руку и провел через стеклянную дверь на веранду. Мы оказались одни, за стеклом играла музыка, сквозь жимолость и лозы светилась луна и звезды. Обвив друг друга, как лианы, мы почти не танцевали, двигаясь в ритм. Воздух был создан из волшебства. По-моему, впервые она поплыла. Я дал себе слово напоить ее, хотя бы раз. Скоро сказка сказывается…

Она целовала мое ухо и шептала:

— Какой прекрасный вечер, я буду помнить его всегда.

Тая таяла, раздавленная в моих объятиях.

Чуть позже появился официант и таинственным шепотом сообщил Тае, что главное блюдо несет сам шеф.

Я отблагодарил потом и шефа, и администратора, двух официантов, дирижера и кого-то еще.

Мы усаживаемся за стол с помощью прислуги, и Тая говорит:

— Знающие все французы с рыбой пьют вино.

— После такого количества водки?!

— А что?! Что нам стоит дом построить и пропить?

Я смотрю на этикетку охлаждающейся бутылки.

«Черные глаза» написано белым на черной полумаске, ниже — виноградная гроздь. Я едва сдерживаю слезы. Папка, папка … Это было его любимое вино, хотя пил он — два раза в год. Я так больше и не увидел его, покинув Империю. Я не мог ему даже позвонить или прорваться. Убийцы теоретика Маркса, марксистские убийцы преградили мне путь к умирающему отцу, который сорок с лишним лет лечил их прогнившие тела без души. Я никогда больше не увидел живого папу. Хотя был уверен, по молодости, что еще привезу и покажу ему Америку. Мое имя — был последний звук, слетевший с его последним дыханием.

Вино было красное, достаточно крепленое, и к рыбе оно не подходило. Я заказал — через Таю — венгерский «Рислинг», исходя из местного прейскуранта. Венгры понимали еще что-то в винограде и когда-то заваливали Империю консервированными овощами и компотами. Когда это было? А почему меня это волнует? Передо мной сидит Тая из известной имперской семьи, ее папа актер, режиссер, деятель, о котором она никогда не говорит. А в это время приподнимает крышку и — вдыхает запах.

— Какая изумительная рыба! Алешенька, можно я за вами поухаживаю? Где вы?

Люди делятся на хороших, которые считают себя плохими, и плохих, которые считают себя хорошими.

— Вам средину или голову?

Я никогда не ел голов. Ничьих. Человечество — деградировало. Цивилизация — ведет себя к самоуничтожению. Уже сегодня достаточно нажать кнопку, чтобы начался опять каменный век.

— Алеша, вам налить вина? — Она заботливо смотрит мне в глаза.

— Водки!

Играет громкая музыка, я возвращаюсь в звуки, шум, гам, атмосферу.

— Какой мальчик, какой умный мальчик, что заказал такое чудо!!! Чтобы вы жили до ста, лучше двести лет!

— Зачем вы мне желаете такие муки?

— Как?! — Она даже потеряла дар речи.

— Был такой философ Плотин, который считал, что жизнь только начинается со смертью. А все, что до этого, — приготовление к смерти, с которой и начинается жизнь.

— Как интересно, продолжайте.

Она медленно тянула вино.

— Я окончил.

— Так быстро?..

Я улыбнулся.

— А я ожидала услышать полный трактат.

— Надеюсь, что вас не огорчил?

— Что вы, вы меня никогда не огорчаете, а только радуете. А я не заслужила… Такое счастье.

— Вам налить еще?

— Это всегда пожалуйста.

— Что вы хотите на десерт?

— Это так принято?

— У нас — да.

— Вас.

— Что, что?

— Вас — я хочу на десерт.

— А в «ресторане»?

— Вас — я — и — хочу — в — ресторане. Что ж вы современный писатель и такой недогадливый, Алешенька.

— Прямо здесь?

— А почему бы и нет?

— На этом столе?

— С превеликим удовольствием.

Я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, она взялась за шнуровку корсета. Я расстегнул вторую пуговицу, она развязала шнурок.

— Вы неплохая актриса на сцене?

— Я совершенно не играю. — Она смотрела мне прямо в глаза. — Я абсолютно серьезно.

— Если вы считали, что неудобно целоваться на танцплощадке, то как же…

— Вы всегда все анализируете?