Александр Минчин - Актриса

Писатели — странный, забавный народ.

Артамон ухаживает за мной так, как будто ему что-то нужно. Ах да, еще формально не подписан договор.

— Как тебе, Алексей, все это нравится? — спрашивает он.

Я киваю и загадочно улыбаюсь.

— Читаю твою книгу, хорошо пишешь!

Он не говорит какую, а я не спрашиваю.

— Мы выбрали первое интервью, — говорит Артамон.

— Я рад за вас, — отвечаю я.

Он не говорит какое, а я не спрашиваю. Да и какая разница.

Уже к вечеру я начал метаться в маленькой квартирке. Я задыхался, негде было повернуться. Мне нужно было куда-то выйти, с кем-то побыть. Уже неделю я находился в Империи, и это давило и угнетало.

Когда-то в Нью-Йорке у меня гостила одна куртизанка, с дочкой, по совместительству работавшая актрисой в театре. Узнав, что я освободился от уз Гименея (вязких и прочных, если не порочных), она все причитала, что я должен познакомиться с ведущей молодой актрисой их театра. Через общих знакомых я узнал номер и позвонил. Тонкий голос ответил: «Алло».

— Меня зовут Алексей Сирин, я приехал из Нью-Йорка. Довольно часто я пишу о театре и кино, хотел бы с вами встретиться и, возможно, написать что-то о вас.

— Да, с удовольствием, когда вам будет удобно?

Я не ожидал, что это так легко… В будущем я понял, что слово «Нью-Йорк» открывало любые двери и души в этом простуженном государстве.

Мы договорились на завтра встретиться на той же улице, где находилась редакция. Она будет в болотной замшевой куртке. Я буду в костюме.

В час у меня назначена встреча в редакции. Артамон был страшно занят, и меня принимал Алексей Наумович.

Чай, печенье, конфеты, улыбки. Все-таки нигде в мире не заваривали такой чай, как здесь. Он был воздушный и осязаемый, он был ароматный, но неуловимый, сочный, но призрачный, невесомый, но ощущаемый. Чай…

— Как там в Нью-Йорке, тяжело жить? — спрашивает А. Н.

— Труднее, чем у вас, каждый день нужно упираться и карабкаться. А стоит оступиться, тут же скатишься на такое дно…

— Да, в этом ваша жизнь отличается от нашей.

Влетел и вылетел Артамон, нежно улыбнувшись мне херувимскими щечками.

— У него сегодня французы, деловые переговоры, — пояснил мне зам. редактора.

— Тоже по поводу издания?

— Нет, у нас много других дел, не имеющих отношения к печати.

Я кивнул, абсолютно ничего не поняв.

— Все будет хорошо, Алексей, главное — не волнуйтесь, все склоняется к тому, что будем издавать вашу книгу. Зайдите к Артамону завтра.

Я сделал несколько звонков, ответил на вопросы ответственного секретаря касательно интервью с известным театральным режиссером. Пожалуй, самым известным в Империи. И в три часа подошел к назначенному месту. Дама появилась спустя пять минут и остановилась. Актриса ведущего театра близоруко озиралась.

«И это их прима?» — удивленно подумал я. Поняв, что и здесь я не найду утешения для своей плоти и души. Ладно уж с душой…

Что люди говорят, когда встречаются?

— Здравствуйте, — сказала актриса, когда я подошел к ней вплотную. Плотнее было некуда.

— Я Алексей.

— Очень приятно, Вера. — Она прищурилась. — Меня здесь ждет знакомый на аллее, я пойду отпущу его. Я думала, что это друзья разыгрывают, с Нью-Йорком.

— Я не разыгрывал, — улыбнулся я.

— Это я уже поняла, — улыбнулась она.

Я посмотрел ей вслед. Фигура была неплохая, с одеждой, как у всех здесь, невпопад. Ничто не сочеталось ни с чем. С лицом было непонятно, она была дочкой известнейшего актера и певицы, и, к сожалению, он скорее напортил, чем услужил, так как в лице ее были мужские черты, и тонкая верхняя губа не придавала выражения доброты.

Она вернулась и улыбнулась. Я не имел не малейшего понятия, о чем говорить. Я воображал ее совершенно другой. Ох, уж эти фантазии на вольную тему и реальность, не соответствующая вольной фантазии: выточенные ножки, упругая резкая грудь, высокие округлые бедра, красивый овал лица, женственные подрезанные скулы, мягкие губы…

— Может, пойдем куда-нибудь в бар или ресторан? — спросил я.

Она от души рассмеялась:

— Вы, по-моему, перепутали государства.

Мы сели в небольшой садик, которых было разбросано достаточно в этом городе. Завязалась немного натянутая беседа. Меня смущало ее лицо. Я не могу работать с некрасивыми лицами — или в них должна быть сексуальность и эротичность. Если не красота…

Она полистала мои книжки и сказала, что, наверно, мне нужно сначала посмотреть ее спектакли (я не видел ни одного), а потом будем говорить.

Я согласился, ухватившись за соломинку . Спектакль шел завтра, она оставит мне билет в партере.

Я хотел пригласить ее хотя бы на ранний ужин, находясь рядом с Домом писателей, но не пустили даже на порог, несмотря на то, что я показывал карточку американского Пен-Клуба. А может, они были правы и поняли, что я еще не писатель. Церберы подчас бывают прозорливы.

Она улыбалась, видимо считая меня ненормальным, и попрощалась до завтра.

В театр я пришел со смешанными чувствами: когда-то я поступал в театральное училище, любил театр и бредил стать актером долгие годы.

Здесь прием был лучше, чем в Доме писателей: администратор сама провела меня на лучшее место в партере, прямо напротив центра сцены, вручив программу с действующими лицами и исполнителями. Пьеса называлась «Босиком, без любовника», какого-то бездарного американского драматурга. Но в этом государстве все американское было модным. Главную роль играла актриса Вера Баталова, теперь уже моя знакомая. Это слегка подняло мой дух. До поднятия занавеса оставалось время, и я внимательно рассматривал публику, пытаясь понять, — я был за границей.

Первый акт, мягко выражаясь, был вялый, но я стойко держал голову прямо, чтобы она не падала. В антракте, уворачиваясь от толкающей толпы, ходил и смотрел фотографии актеров прошлого и настоящего, висящих высоко на стенах. Первый же портрет справа привлек осматривающий глаз. Мой. На черно-белом фото было лицо актрисы, видимо только что пришедшей из училища, сейчас она не могла быть такой, так как, судя по бумаге и окантовке, портрет имел свою жизнь. Что-то колыхнулось из воспоминаний юности и, не выцарапав ничего с чердака памяти, улеглось.

Я что-то слышал об этом имени в Нью-Йорке, но что? Второй акт был чуть резвее, а может, это казалось, так как сидеть оставалось меньше, чем сначала.

Я ушел чуть раньше, купил на площади цветы, оставил их Вере на служебном входе и уехал.

Утром мы созвонились.

— Спасибо за цветы. Как вам спектакль?

— Очень понравился, очень, — сказал я.

Играла она слабо, спектакль был ужасный, это была не ее роль и не ее пьеса. Я видел эту роль в кино в исполнении известной американской актрисы, первой бляди Голливуда, ее вряд ли кто мог переиграть, не говоря уже о втором… Тоже глагол… (Приставка пере.) Зная театр, я сделал рискованный шаг: