Рене Баржавель - Дороги Катманду

Когда ему исполнилось 17 лет, она подарила ему в день рождения трубку и коробку с голландским табаком. Бабушка заказала торт мокко у кондитера с улицы Ренн. Тот пообещал ей положить в торт только масло, потому что она была постоянной клиенткой. Но торт оказался обычным, на маргарине, с небольшой добавкой масла для запаха. На вывеске его лавки было написано «Кондитерские изделия на сливочном масле», значит, если он клал в торт хотя бы немного масла, то в использовании маргарина не было ничего противозаконного.

Бабушка накрыла на кухне небольшой круглый стол белой скатертью с вышивкой, поставив на стол три тарелки с позолоченным ободком и положив старинные серебряные приборы. В универмаге «Призюник» она купила бутылку шампанского и воткнула в торт 17 небольших голубых свечек. На газовой плите в чугунной кастрюле доходил до кондиции цыпленок с молодым картофелем и зубчиками чеснока. Рецепт этого блюда бабушка получила от мадам Сеньер, родившейся и выросшей в Авиньоне. Трудно представить, каким вкусным, каким нежным может быть мясо, приготовленное таким образом. Это подлинное наслаждение.

Оливье, дежуривший у окна, увидел, как из-под арки, соединявшей два дворика, выскочил небольшой красный «Остин», развернулся почти на месте, попятился до лестницы и замер. Из автомобильчика в ышла мама. Она была в кожаном костюме цвета морской волны с очень короткой юбкой, в голубой блузке и с длинным нефритовым ожерельем на шее. Сегодня ее волосы были очень светлыми и гладкими, совсем как у сына. Она нырнула в салон и тут же выпрямилась, держа обеими руками большой пакет из серебряной бумаги, из которого торчал длинный стебель цветущей розовой азалии. На указательном пальце у нее на тесемке висел голубой пакетик, а на сгибе руки — сумочка из зеленой кожи, несколько более темной, чем ее костюм. Весь ее облик говорил о некотором смущении, но она была очаровательна, как всегда.

Счастливый Оливье скатился вниз по ступенькам, чтобы помочь матери.

Бабушка, которой вручили азалию, растерянно покачала головой. Она не представляла, куда можно ее пристроить. Обойдя вместе с азалией обе комнаты, она вернулась на кухню. Цветок был слишком громоздким. В конце концов она поставила его в раковину. Растение поднималось гораздо в ыше крана, достигая примерно середины шкафчика для продуктов. Листья на боковых ветках дотягивались до спинки стула, на котором сидел Оливье. Азалия всем мешала; теперь по кухне можно было передвигаться только с большой осторожностью. Собравшись с духом, бабушка попросила у мадам Сеньер разрешения поставить растение в ее доме, в столовой. Но как туда его транспортировать? В автобусе ни за что не разрешат. Остается такси. На это потребуется столько денег, сколько мадам зарабатывает за час. Ах, конечно, мама Оливье очень мила, но она, как всегда, ни о чем не подумала.

Оливье уселся за стол, чтобы развернуть пакет с подарком. Он с ужасом увидел кисет из кожи антилопы, очень красивый, с позолоченными уголками, а также отделанную кожей трубку с чашечкой из пенки и с янтарным мундштуком. Он постарался улыбнуться, прежде чем поднял взгляд на мать, и тут же отвернулся. Ведь он написал ей в начале учебного года, что они вместе с Патриком и Карно решили не курить до тех пор, пока в мире есть бедняки, для которых стоимости всего лишь одной сигареты будет достаточно, чтобы не умереть с голоду. И каждый из них дал клятву. Это была торжественная клятва, настоящий обет. Для Оливье принятое решение было очень важным; он рассказал о нем матери и разъяснил мотивы, толкнувшие его на этот поступок, в длинном письме. Неужели она уже забыла об этом? Может быть, она просто не читает его писем. Ведь в ответ она прислала только открытку. Может быть, она никогда не получала этого письма. Ведь почте приходится гоняться за ней по всему свету.

Он обернулся к матери, которая склонилась над стоявшей на плите кастрюлей, принюхиваясь к поднимавшемуся из нее аромату.

— Ах, как это должно быть вкусно!

Можно было подумать, что перед ней находится редчайшее блюдо, гастрономическое чудо, которое ей никогда не приходилось отведать.

— Как замечательно пахнет! Какая жалость! У меня самолет в четверть третьего. Мне нужно бежать, у меня совсем нет времени. Только бы не было пробок по дороге в аэропорт.

Она торопливо расцеловала сына и мать, поклялась скоро еще приехать, потребовала у Оливье обещание быть умницей, быстро спустилась вниз в сопровождении дробного перестука каблучков, подняла взгляд на окно на втором этаже, улыбнулась и помахала рукой, прежде чем нырнуть в красный «Остин», который заворчал, взвыл сигналом и вихрем исчез в арке между дворами.

Оливье некоторое время стоял, стиснув зубы и играя желваками на скулах. Он смотрел, не отрываясь, на темную арку, под которой скрылся автомобильчик петушиной раскраски.

Державшаяся за его спиной бабушка с тревогой смотрела на внука и молчала. Она знала, что в такие моменты лучше ничего не говорить, все сказанное прозвучит фальшиво, любые слова будут только ранить. Шум мотора красного автомобильчика давно затерялся в отдаленном шуме квартала. Все звуки с улицы достигали второго дворика в виде приглушенного гула, настолько однообразного, что его быстро переставали сл ышать. Трудно было найти более спокойное место в таком оживленном квартале. Именно это побудило господина Палейрака, витрина мясной лавки которого выходила на улицу, приобрести все левое крыло здания. Здесь он оборудовал современную квартиру с неоновыми светильниками, располагавшимися между выступами на потолке. Бывшую конюшню он использовал как гараж для грузовичка и двух легковых автомобилей. В дальнем отсеке он держал металлические емкости для костей и прочих отходов, за которыми по вторникам приезжал чей-то грузовик. Палейрак говорил, что отходы использовались как удобрение, но большинство жителей квартала было уверено, что грузовик имеет отношение к маргариновой фабрике, тогда как некоторые считали, что из отбросов делают бульонные кубики. Зимой хранилище отходов никак себя не проявляло, но как только наступали теплые дни, этот угол двора начинал испускать ароматы гниющего мяса; запах привлекал больших зеленых мух, заодно посещавших все квартиры.

Оливье отвернулся от окна и медленно подошел к столу. Чтобы пройти, не задев азалию, ему пришлось отодвинуть стул. Остановившись, он взглянул на свою тарелку. Дорогая трубка и шикарный кисет лежали на бумаге, в которую были завернуты. Светло-коричневая лента, которой был обвязан пакет, резко выделялась на белой скатерти. На ленте можно было разглядеть буквы, из которых складывалось название магазина, где были приобретены трубка и кисет. Оливье завернул их в бумагу и протянул сверток бабушке.