Владимир Масян - Игра в расшибного

На этот раз Манкевич промолчал, но его потемневшая физиономия без слов выражала: «Это мы ещё посмотрим».

— Да пойми ты, — взял себя в руки Саня, — без нас не удержать миллионы заключённых в тюрьмах. А коронуют только по воровскому закону. Зачем же рвать сиську, которая нас кормит?

— А зачем столько шума? — пересилил себя и Лёнька. — Никто ничего рвать не собирается. Смотри лучше, какие к нам гости! — А глянув на синие, густые наколки Кича, добавил: — Рубаху накинь. Сегодня афишировать своё прошлое вряд ли уместно.

Серые брюки в крупную клетку. Казалось, они сами памятовали о себе, и память эта вызывала у Котьки инстинктивное беспокойство, даже тревогу. Она захлёстывала его всякий раз, когда он поднимался на крышу сарая к голубятне. Тревога исходила из-за высокого, всё ещё крепкого забора, за которым рос яблоневый сад.

Как-то ранним утром, в конце июня, Котька под воркование птиц и собственное: «Гуль-гули! Гуль-гули!», прибрался в голубиной хатке и, как всегда, выбросил сухой помёт в сад, ненароком спугнув стайку синиц, которая вспорхнула на высокие ветки китайской ранетки. Он проводил их взглядом и увидел в густой листве маленькие зелёные яблочки, сразу вспомнив, с каким наслаждением, макая в соль, поедала их озорная детвора. Представив, как хрупали на щербатых зубах кислые плоды, Котька непроизвольно ухватился за щёки: у него повело скулы, и рот заполнился слюной. Он даже передёрнул плечами, как бы сбрасывая наваждение, но так и не смог одолеть неимоверное желание подержать на языке кислинку.

Недолго думая, Котька сиганул с крыши и приземлился на твёрдую землю запретной территории. Сад был в запустении, давно не копан, зарос травой и порослью. Не опиливаемые яблони тёмными шатрами накрывали всё вокруг. Дикий виноград и хмель густо оплели их кроны, не пропуская солнечный свет, и оттого на нижних ветках плодов давно не было.

Стыдливо посмеиваясь над собой, Котька ощущал усиленное биение сердца, обмиравшего, как в детстве, при каждом шорохе. Он готов был уже повернуть вспять, как вдруг упёрся в стену из листьев.

Лишь немного успокоившись, Котька понял, что наткнулся на беседку. Сделав осторожный шаг в сторону, он увидел, что внутри неё на широкой тахте спала, словно восковая, обнажённая молодая женщина, а рядом — ещё кто-то, накрытый с головой махровой простынёй. Карякин успел только заметить на спинке стула помятые серые брюки в крупную клетку. Такие штаны носил шофёр служебной машины новых хозяев старого «замка».

Сгорая от стыда, Котька неловко повернулся, и женщина открыла глаза. Доли секунды хватило, чтобы они вспыхнули такой ненавистью перемешанной с ужасом, что Карякин разом забыл, как очутился здесь. Опомнился и перевёл дух он уже в своей голубятне.

Но дело этим не закончилось. Через несколько дней во двор зашёл участковый милиционер Хрустов и показал заявление, в котором было указано, что кто-то посягал на имущество соседей, и что злоумышленник скорее всего проник в сад из их двора.

— Ничто пропало чего? — поинтересовались у милиционера.

— Пропажу не обнаружили, но в саду был замечен чужой человек, — Хрустов снял форменную фуражку и вытер лысеющий лоб большим носовым платком.

Все сочувственно смотрели на человека, вынужденного париться в сапогах и галстуке в летнюю жару. Одутловатое, с красными от недосыпа глазами и уродливо, крючком, свисавшим над верхней губой носом, лицо участкового в свою очередь выражало искреннюю жалость к собравшимся жильцам. Он понимал абсурдность жалобы, но призван был по долгу службы «реагировать» на неё.

— Мабуть хто на яблоки соблазнился? — предположил Виктор Харитонович. — Мало ли ребятни вокруг?

— Может, — не сразу согласился Хрустов. — Сами понимаете, какие люди там живут.

— Дворец им отгрохали — будь здоров! Начальство, одним словом.

— Бери выше! — поднял указательный палец Хрустов и ткнул им в тётку Ганю: — Партийное руководство!

— Шо це таке робится! — подбоченилась Печерыца. — За яким тыном сховалыся, а усё трусятся. З дерьма муха взовьётся, они кажут — шпиён! Подывыться бы на ту жидову, и то нэ можно!

— Что за шум, а драки нет? — спросил подошедший Кузьмич и первым делом за руку поздоровался с участковым. — Чем ты их развлекаешь, Василёк?

— Василий Фомич говорит, что соседи из «замка» жалобу накатали на весь наш двор, будто покоя мы их лишаем, — ответил за Хрустова присевший на собачью конуру и загородивший толстыми ногами выход Бурану возбуждённый Толик Семёнов.

Кузьмич крутанул на голове кепку и скорчил рожу:

— Я вам по этому поводу анекдот расскажу: «Один маршал привёз из Германии богатые трофеи, удачно их продал, построил себе шикарную дачу и пригласил на новоселье самого Сталина. Посидели, выпили, уже собрались разъезжаться, и вдруг Сталин попросил всех налить ещё:

— Я хачу поднят этот бокал за нашего дарагого хазяина, — Кузьмич попытался передать грузинский акцент вождя, — каторый пастроив такую прэкрасную дачу, решил передать её под дэтский дом! Не правда ли, таварищ маршал?»

Все сдержанно посмеялись. Хрустов, явно чувствуя себя лишним, направился к воротам, поманив за собой Кузьмича. Уже в переулке сказал Фролову:

— Там баба сволочная, — кивнул в сторону перестроенного дома за высоким забором, — показывает на вашего Костю Карякина.

— Бред! — вздрогнул Кузьмич, и светлые глаза его налились кровью.

— Сам понимаю, что бредятина. Но следы в саду здоровенные.

— Не таков Костя, чтобы на чужое позариться, — убеждённо сказал Фролов и натянул кепку на глаза. — Зуб за него даю.

— Я и не подозреваю ничего такого, — согласился Хрустов. — Я там всё облазил, вот и подумалось: может он увидел, чего не положено было постороннему глазу видеть? На всякий случай, скажи ему: пусть подальше от этой стервы держится. Больно уж она выпендрёнистая.

— Разберёмся! — пообещал Кузьмич.

Даже после купания лежать под солнцем не хватало терпения. Котька побросал лежаки в воду, и теперь они втроём болтались между ними на притащенной низовым ветром ряби. Но спрятанные под панамами макушки всё равно пекло, и приходилось поминутно нырять или, держась за рейки, погружаться с головой в волны и хоть ненадолго замирать в живительной прохладе.

— Век бы из воды не вылезала, — отплёвываясь, постанывала Людмила. Мокрая чёлка её прилипла ко лбу, коса расплелась, и светлые волосы, словно водоросли, уплывали по течению.

— Не кажи: гоп! — цепкие глаза волгаря уже углядели на горизонте чёрную, поминутно разбухающую точку. — Молили дождя, а будет вам потоп.

— Ты серьёзно? — не поверила Людмила. На тучи, по её мнению, в солнечном небе не было и намёка.