Тим Лотт - Блю из Уайт-сити

— Закажете выпивку, джентльмены?

— Да, — отвечает Нодж. — Могу я заказать лечебный напиток из мраморной пшеницы, сверху украшенный нежным облаком пены, столь любимый германскими властителями?

Официант растерялся.

— Он имеет в виду светлое пиво, — объясняю я, извиняясь и не скрывая улыбки.

— А я начну с «Маргариты», — говорит Тони.

Никогда не думал, что в индийском заведении можно заказать «Маргариту». Официант, похоже, доволен. Еще бы: одни только напитки потянули на шесть фунтов.

Потом мы заказываем еду. Тони берет «Дух Таба», мы с Ноджем — «Тандури» из тихоокеанских креветок с салатом «Эскароль», я — потому что люблю зелень и креветки, Нодж — потому что, как всегда, худеет. Колин просит приготовить курицу по-мадрасски, хотя ее нет в меню, но он всегда заказывает это блюдо в индийских ресторанах, а свои привычки менять не любит. Колин хочет, чтобы все было как обычно. Официант, с видом человека, относящегося с пониманием и терпением к умственно отсталым, соглашается в виде исключения принять его заказ.

Мы располагаемся за столиком. Напряженка между ТБ и Ноджем спала, перейдя в латентную фазу, когда жалобы и обиды накапливаются в базе данных, где аккуратно хранятся годами в ожидании подходящего случая. Когда-нибудь детонатор сработает. Ситуация не стабильна.

Колин и Нодж все еще скорбят о том, как плохо наши сыграли, а ТБ пристал ко мне с рассказом об открытии своего нового магазина, уже третьего. Я вежливо слушаю, при этом не переставая прокручивать в голове предстоящую речь.

У меня потрясающая новость. У меня ужасная новость. У меня новость, которая вас потрясет.

Тони чувствует, что мне неинтересно — а он этого не переносит — и отворачивается, чтобы сказать свое решающее слово по поводу нынешнего тренера «Рейнджерс». «КПР» [22] «КПР» — «Куинз Парк Рейнджерс». — единственная тема, по-прежнему нас объединяющая, по крайней мере, она вызывает живой интерес. Конечно, единственная не буквально. Просто я не уверен, что рассказы о наших сексуальных похождениях можно считать обсуждениями. Вероятно, можно. Как раз сейчас Тони начинает одну из своих загонных историй. Он утверждает, что способен загнать в постель любую женщину, и это действительно так. Я бывал соучастником таких загонов.

Конец рассказа он почти выкрикивает.

— И вот мы подходим к спальне, дверь закрыта. Остаются четыре ступеньки. Я считаю. Раз, два, три. Рука уже тянется к ширинке. Все уже на мази. И вдруг она останавливается. Я ничего не могу понять. Какого черта? Она поворачивается ко мне. Тут я вообще растерялся. Зачем она это делает? Мы уже у цели. Осталось совсем немного. А она останавливается и поворачивается. Какого черта! А потом она смотрит прямо мне в глаза и спрашивает, слышите, она спрашивает, как меня зовут.

Колин и Нодж покатываются. У Тони сквозь загар пробивается румянец, улыбка обнажает его белоснежные зубы.

— Как меня, черт побери, зовут? Кошмар. Я судорожно пытаюсь вспомнить. Мне нельзя ошибиться. Ведь цель так близка. Я напрягаю мозги. А вспомнить не могу. Никак не могу. В следующий раз придется запоминать имя.

Я не прислушиваюсь к тому, что он говорит, только время от времени слышу взрывы хохота. Я уже захмелел от пива. Теперь хохот стих. Наступила одна из тех неловких пауз, которые следуют за окончанием рассказа. Тони больше других не любит паузы, поэтому он достал из кармана колинской ветровки «Лоадед» [23] «Лоадед» (Loaded) — британский мужской журнал. и начал его листать, задерживаясь на страницах с фотографиями обнаженных девиц.

Чтобы заполнить паузу, я спрашиваю Колина:

— Как твоя мама, Колин?

Его мать болеет вот уже тридцать пять лет. Я задаю этот вопрос из вежливости, хотя правильнее, наверное, было бы спросить: «Не умерла ли она еще?»

Колин морщится.

— Вообще-то, ничего хорошего. На этот раз дела действительно плохи. Нам прислали отчет из больницы. Я очень расстроился. Хотелось…

Тони, не слышавший нашего разговора, вдруг издает вопль и начинает размахивать журналом.

— Потрясающе! «Ее ядерные кнопки и как ими управлять». Это надо прочитать.

Он тихонько хихикает, и маленькие пузырьки бурлят у него в горле. Колин подавлен, даже слегка раздражен, но молчит. Тони обращается ко мне, а я не реагирую на его речь, потому что вижу, как искренне расстроен Колин и как он хочет закончить начатый разговор. Но остановить Тони невозможно. В любом случае серьезной атмосферы уже не вернуть. Тони взял инициативу в свои руки.

Тони любит трепаться о сексе не меньше, чем Колин — о футболе. Он строит из себя женоненавистника. Кого он только из себя не строит. Мне кажется, все мы разыгрываем какие-то роли и, увлекшись, уже не замечаем, что играем роль. Странная мысль. Притворяться и не замечать, что притворяешься. Хотя какая, в сущности, разница?

Значит, Тони и секс. Любимая тема. Но о чем-то надо говорить. Когда-то такой разговор был спонтанным, интересным, живым, наполненным остротами и шутками, радостным, просто оттого, что мы вместе. Он был хорошей джазовой импровизацией. Теперь же мы его вяло поддерживаем, не более.

Колин и Нодж свою беседу закончили. Нодж разглядывает через плечо Тони фотографию в журнале: крупный план женского лица, очевидно, изображающего оргазм. Приоткрытый рот, зажмуренные глаза, вытянутая шея.

Приносят еду, она занимает небольшое пространство в центре огромных белых фарфоровых тарелок. То, что нам подали, не похоже на обычную желто-коричневую кашицу, выглядит изысканно и вполне съедобно. Все меняется, даже индийские рестораны. Мы вооружаемся приборами и начинаем есть, не забывая о еще предстоящих блюдах. Колин негромко произносит:

— Такой странный вкус…

Тони поднимает взгляд от журнала и преспокойно перебивает Колина. Обращаясь ко всем, он спрашивает:

— Сколько раз, максимально, вам удавалось довести женщину до оргазма за одну ночь?

С усмешкой он откидывается на спинку стула и следит за нашей реакцией. Я вижу, как сидящий справа от меня Колин краснеет и опускает глаза на свой стакан с пивом. Он всегда заказывает «Хольстен-Пилс». Я как-то подсунул ему «Кроненбург», «Фостерс» и «Старопрамен», не называя сортов. Разницы он не почувствовал. Так что дело не во вкусовых отличиях. Просто, как я уже говорил, Колин не любит ничего менять.

Нодж кашляет, он не находит это забавным. Ему вопрос кажется проявлением неуважения — не к нему, а к женщинам. Нодж строит из себя феминиста, так же, как Тони, — женоненавистника. Думаю, им просто важно быть в контрах друг с другом. Только Колин остается самим собой, неудачником и пессимистом.

Наверное, Нодж — единственный таксист в Лондоне, читающий «Нью Стэйтсмен». Представляю, как его рассуждения о сексизме, расизме и долгах «третьего мира» обескураживают клиентов.