Эмманюэль Роблес - На городских холмах

И что нужно уважать чужую собственность! И что умереть за родину — самая прекрасная, самая завидная участь!..

Я повернулся, уткнулся носом в стенку. Наш учитель, человек, которого я очень любил, внушал нам, что иногда неплохо побыть наедине с собой. Тогда же я открыл: это увлекает меня в такие глубины, что, когда я выбираюсь оттуда, душа моя охвачена смятением, а на сердце будто кошки скребут. Мир, о котором рассказывал в школе учитель — родом он был из Марселя, и от него пахло чесноком и солнцем, — был тем сказочным миром, образы которого я никогда не мог совместить с действительностью. Вечно я улавливал какие-нибудь неточности на этих цветных фотографиях, один из цветов которых был слишком ярок и тем непоправимо портил весь снимок. «Республика — вот наша муза! Погибнуть или победить…» [6] Строки из революционной «Песни отправления» известного французского поэта М. Ж. Шенье (1764–1811). И эту песнь мы тоже когда-то выучили. Из всех школьных песен она была единственной, обладавшей для меня какой-то особой притягательной силой. Когда мы хором пели в классе припев, в груди словно поднималась огромная волна, вся в искрящихся клочьях пены. Признаться, я любил погружаться в воспоминания об этих юных годах, несмотря на некоторые омрачавшие их пятна. Ну как можно, например, забыть голос той женщины, матери одного из моих товарищей, которая, подзывая к себе сына, выкрикивала: «Не смей играть с арабом!»? Конечно, можно пересилить ту боль, которая вдруг вспыхивает в сердце. Легко сказать! Ведь существовал еще и Альмаро! И он бередил мою рану. Я представлял себе, как он вербует в дуарах [7] Дуар — кочевой лагерь бедуинов. рабочих. Вокруг него — молчаливые, подавленные феллахи… И он говорит им об их нищете, которая безмерна, — кто может это отрицать? И они слушают его, его, который презирает их, его, который наживается на их нищете!

Я снова заворочался на кровати и как раз в эту секунду услышал, как по коридору семенит старая Флавия. Вот она толкнула дверь, но на этот раз я уже не притворялся спящим.

Она вошла с тем язвительным видом, который мне так не нравился. Какого черта ей еще от меня нужно?

— Я тут приготовила кое-что подлечить тебе глаз, — сказала она.

Флавия остановилась у окна. Горшочек, который она прижимала к животу, поблескивал на солнце. Я хмуро заметил:

— Это не поможет.

Она буркнула:

— Что ты в этом понимаешь!

Потом с оттенком нетерпения в голосе:

— Ну-ка! И нечего строить такую рожу.

Что она вмешивается? Мне захотелось выставить ее за дверь. Но она отрывисто приказала;

— Вставай!

Чертыхаясь, я подошел к окну, и, когда снова посмотрел на Флавию, меня удивило напряженное, почти озабоченное выражение ее лица. В горшочке была какая-то фиолетовая масса, от которой пахло яйцом и вином. Да разве я позволю вымазать себе лицо этакой дрянью?

— Замечательное средство, — заметила старуха, словно догадываясь о моем отвращении. — Завтра ты уже сможешь пойти на работу.

Я чуть было не вскрикнул, тут только поняв, куда она клонит. Ну конечно же, она хотела, чтобы я как можно скорее вернулся к. Моретти! Наверно, боялась, что я не внесу квартплату в конце месяца! Но она уже окунула кусок ваты в горшок:

— Тебе надо подержать этот компресс по крайней мере полчаса.

С профессиональной сноровкой сиделки старуха приложила к моему веку ватный тампон, не переставая что-то бормотать, будто про себя. Сначала я не слушал ее. Как все очень одинокие люди, Флавия часто размышляла вслух. Но вот я услышал, как она говорит:

— …и все было бы хорошо, если бы все сидели смирно…

Так это же обычный совет полицейских комиссаров, жандармов, всяких начальников и управляющих крупными поместьями! «Сидите смирно! Примиритесь с тем порядком вещей, который мы вам навязываем. Вчера мы посылали вас сражаться с Гитлером. Сегодня отправляйтесь на него работать. Не пытайтесь что-либо понять. Сидите тихо — вот и все!»

Я резко отстранился от старухи.

— Ладно, хватит.

Она пробурчала что-то неодобрительное и поставила горшочек на стол.

— А коли вздумаешь выйти сегодня вечером, можешь снова приложить. Раз уж тебе так хочется получить еще одну взбучку…

Я молчал, испытывая чувство отвращения к старухе. Я даже не поблагодарил ее, когда она уходила, и снова бросился в постель.

В зеркале напротив, в развилке, образованной подошвами моих сандалий, я увидел свое бледное, пожелтевшее лицо и огромные синеватые провалы на месте глаз и носа. «Еще одну взбучку!» Старуха издевается надо мной! Наверно, ей что-то известно. Может, к ней заходили люди Альмаро и расспрашивали про меня? Вдруг на лестнице раздался детский голос. Сердце у меня замерло. Я чутко прислушивался. Из приемника на верхнем этаже неслась песенка:

Я закрыл глаза. «Еще одну взбучку». Почему бы и нет? Разве есть гарантия, что меня опять не схватят сегодня вечером? Я самым прекрасным образом могу угодить в ловушку, раз уж намереваюсь снова пойти на Телемли! Старушенция, конечно, догадалась об этом! Она все знает! И я, я тоже знаю! После нашей последней встречи Альмаро должен быть начеку. Может быть, он приготовил мне западню?

…Вместе с красноватым туманом опускается ночь. Я мчусь к Телемли. Вот я у виллы. Альмаро будто кто-то предупредил — он ждет меня, стоя в тени посреди газона. Но я отлично вижу его насмешливую улыбку. Он смотрит на меня и усмехается. Я боюсь, как бы на меня не напали сзади. Оборачиваюсь. Улица позади меня совершенно пустынна… Сад тоже купается в этом странном освещении: красные пальмы, словно охваченные пламенем, алые фикусы… И массивные амфоры, похожие на огромных подбоченившихся женщин… Вот она, западня! Я только что обнаружил ее! Если я двинусь к Альмаро, из амфор выскочат враги. А может, и сами амфоры превратятся во врагов. Но я осторожен.

Я сжимаю нож. Альмаро смеется. Он просто помирает со смеху и хлопает себя по бокам и по груди.

Я знаю: чтобы его убить, нужно ударить изо всей силы. Я вдруг чувствую, что слабею, мускулы становятся вялыми, ноги, кажется, не оторвешь от земли. Я не могу сделать ни шага. Старуха протягивает свой горшочек и говорит, что надо выпить. Я смотрю на нее. У нее на лице усмешка. Все же я пью ее напиток, густой, черный. Однако мне так и не удается сдвинуться с места.

«Скоро ты еще разок получишь взбучку!» — кричит мне старуха своим резким, пронзительным голосом.

Амфоры уже пришли в движение. А Альмаро все смеется… Тогда я прыгаю вперед и бью его изо всех сил! И тут же получаю удар прямо в лоб… Я открываю глаза. Альмаро исчез. Передо мной только огромная амфора. Я ударяю ножом, но на ней не появляется даже царапины. Лезвие ломается… Я безоружен… Голова раскалывается от боли. Я понимаю: теперь я пропал. Подпрыгивая, на меня надвигаются другие амфоры… Я слышу жирный смех Альмаро.