Вячеслав Бутусов - Виргостан

– Топ, топ, топ.

. . .

Вечером Верика доверительным шепотом сообщает на ухо Геогрифу:

– Мне Всеша сказала, что если сложить все нити нервной системы человека в одну длину, то она превзойдет четырехкратное расстояние отсюда до Луны. Представляешь себе, как это может уместиться в каждом из нас?

– Представляю себе! – взвивается Геогриф. – Я представляю себе, какие в нас заложены грандиозные возможности.

Он ошарашен услышанным. Число это настолько ошеломляюще, что будоражит его неарифметическое сознание. Космические цифры. Масштаб. Грандиоз.

Близится час уединения…

Птица Очевидия приносит в клюве контейнер.

Геогриф вынимает берестяной рулон, запечатанный сургучом, разворачивает донесение и начинает вникать. Оказывается, Верика вполне официально приглашает Геогрифа на ужин. Теперь вот сидит и наблюдает, как он с аппетитом уминает почемушки. Судя по всему, ей интересно за ним наблюдать. Она не замечает: ни того, как Геогриф стесняется, ни того, как он пачкается вареньем. Она улавливает суть. Для этого зажигаются свечи.

Железные кольца разъединяются и переливаются. На стенах выступают щиты, латы, шлемы с грибами. Камни крепчают. Огонь поливает доспехи позолотой, и воздух начинает переливаться, как гигантский калейдоскоп. Щелкают дрова, настенные тени безшумно перемешиваются.

Геогриф пьет чай и чувствует, как постепенно рассеиваются его смутные страхи и тягостные сомнения. Еще сегодня утром он рассматривал свое существование как чье-то мучительное бремя. Черный тягучий дым, который он выдыхает из своих глубин, направляется в отверстие очага и вытягивается из трубы наружу теплым облаком, рассеивающимся в высоте. Сквозь горячий воздух все видится немного преувеличенным и становится возможным разглядеть некоторые мелкие детали. Геогриф внимательно наблюдает. Он пытается назвать все своими именами, роется в своей всклокоченной голове, подбирая нужные слова, но понимает, что имеет дело с неведомыми явлениями. По большому счету он все понимает, но не в силах обьяснить: почему невероятное становится вероятным? Более того, он не видит, кому бы это следовало обьяснять, кроме себя самого. Геогриф хотел бы научиться улыбаться, как Верика. Но у него получается всего лишь гримаса навроде ухмылки. Верика понимающе кивает, продолжая беседу. Из Геогрифа продолжает валить дым и начинают выделяться беспричинные слезы.

«В наших краях влажно. Вода непрерывно курсирует между небом и землей».

– Кто это говорит? – спрашивает Геогриф.

– Это я, Геогриф! – отвечает голос.

– А я кто?

– Ты – мой внешний голос.

Геогриф, по обыкновению, приходит не вовремя. Начинает рассказывать про погоду в лабиринте, про свой мирок и про то, как хотел бы вернуться в большой мир.

Верика его спрашивает:

– А как же мы? Мы тоже существуем только в этом твоем мирке?

– Нет, нет! – спохватывается Геогриф. – Вы есть везде, а вот я только здесь, в этом своем каракуле. Хожу, брожу – ищу выход.

Этот образ очень удается Геогрифу.

– Я видела вчера тобой отброшенную тень.

– Я должен был сразу извиниться за вчерашнее недоразумение. Мне стыдно, но я буду искать возможность реабилитироваться в ваших глазах.

Входит Герральдий, и Геогриф вновь юркает в свою скорлупу, успевая глотнуть свежего воздуха:

– Уважаемый Герральдий, вероятно, изволит быть сердитым на меня за задержку одолженного инвентаря, но непредвиденные обстоятельства замедлили ход событий, и я осмелюсь просить соизволения получить отсрочку, – пробивается блуждающий витиеватый отголосок Геогрифа.

– Можешь не утруждать себя извинениями. Договор утратил силу. Искренне сожалею, но придется все начинать заново.

– Не извольте беспокоиться. – Геогриф покорно умолкает в своем тесном коконе.

Но еще виднеется его скорбно-тлеющий взгляд. И никаких ему напутствий на сей раз. Конечно, он не «безнадежный парень», как выражается Герральдий. Просто никак не может избавиться от излишней тяги к аттракциям.

. . .

Верика расстроганно взирает на блистательную свежевыбритую голову Геогрифа:

– Иногда мне кажется, что я тебя знаю очень давно.

– Но мне еще не так уж много лет.

– И еще я знаю, что тебе предстоит совершить самый настоящий подвиг.

– Я знаю. – Геогриф показывает две симметричные вселенские макушки, склонив голову. Они, как спиралевидные запятые, обращенные хвостиками друг к другу, образуют сердце.

Эта часть обоснованно запаздывает по причине необоснованной задержки Геогрифа в текущем моменте. Не иначе любитель публики осваивает умение распоряжаться временем. Из записки, вставленной в каменный подоконник, следует, что все идет своим чередом.

У распахнутых створок окна разбросаны недособранные вещи: книги, ботинки и всякие мелочи, над которыми все еще плавно кружатся пух и перья.

Из окна видна панорама горного пейзажа. Тихо.

Дедушка Геогрифа из фрески на стене бесстрастно-предупреждающе грозит пальцем в сторону гор.

Близится час грозы…

. . .

– Все всё успели?! – Птица Очевидия совершает дежурный облет.

Никто не отзывается.

Свершился час успения…

Герральдий стоит в нижних водах и ощущает, как на него обрушивается огромная масса воды из здоровенного жестяного тазика. Герральдий издает низкий грудной звук и чувствует, как вступает в резонанс с неиссякаемым баком. Стена за спиной начинает вибрировать, сыплются осколки кафеля, проносятся мимо и улетают куда-то вниз. Герральдий под напором воды, смывающей жалкие остатки скользкой зеленой глины, приятно осознает прохладную чистоту облегчения.

«Ххэк!»

Время замирает, вода останавливается, капли повисают в воздухе. Герральдий приподнимает голову и видит себя – сухого и решительно настроенного.

Сферы затворяются.

. . .

Как это ни странно, все продолжает идти своим чередом.

– Так оно и есть, так оно и есть, – доносятся старательные самодеятельные голоса из книги.

– И вы здесь?

– А как же! – слышны искренне недоумевающие возгласы.

– Если уж вас-то не смыло, значит, остальные точно где-то здесь.

– Нас-то как раз и смыло! Но тут-то мы и наткнулись на плавучий кусок бересты и подобрали его, потому что птица Очевидия сказала, что это из нас выпало.

Объединенный Герральдий силится понять связь времен:

– Не понимаю.

– Ну, мы вставили в себя эту писанину куда-то наугад. Тогда-то все и произмешалось вот так, что ни букв ни цвета, одна только монотонность.