Филипп Майер - Сын

— Спартанцы же были.

— А кто такие спартанцы? — удивился я.

Он начал было объяснять, но тут вдалеке грохнуло несколько выстрелов, следом беспорядочный ответный залп и снова одиночные выстрелы. Наступила тишина, я догадался, что индейцы стреляют из луков. Кому-то не повезло.

На помощь нашему сторожу примчался еще один подросток, нас опять привязали к лошадиным спинам и куда-то повели. Преодолев каменистое плато, мы спустились в прерии, поросшие шпорником и мальвой. На фоне голубого неба, белоснежных облаков и буйно цветущих трав чернело пятно полусгоревшего фургона.

Индейцы толпились вокруг пары других фургонов, а третий, перед которым застыли ничего не понимающие мулы, валялся, перевернутый, чуть дальше. Кто-то кричал.

— Я не хочу этого видеть, — сказал Мартин.

На обочине дороги что-то белело; светловолосый мальчишка в разорванной рубахе. Между глаз его торчала стрела.

Из фургонов капала кровь, словно внутри пролились целые бочки этой крови. Четверо или пятеро мертвых техасцев лежали прямо посреди дороги, остальные, скорчившись как младенцы, валялись позади фургонов. Индейцы, невидимые за высокой травой и зарослями мальвы, что-то делали с последним оставшимся в живых белым, тот тоненько и страшно визжал, а индейцы с хохотом его передразнивали.

За исключением двоих, занятых с выжившим погонщиком, индейцы не теряли времени даром. Поводья мулов были перерезаны, но животные продолжали стоять, печально повесив головы, как будто чувствуя свою вину. Мертвый крапчатый пони лежал в канаве, хозяин стягивал с него седло. Еще один индейский пони, чалый красавец, пока стоял, но розовая пена пузырилась в дыре на его груди. Хозяин снял с него седло, попону и уздечку, аккуратно уложил на землю. А потом, нежно обнимая и целуя потную шею лошади, добил животное точным выстрелом в ухо.

Из фургонов вытащили все барахло вместе еще с двумя мертвыми телами, мы их раньше не заметили. Стояла жара, красная пыль покрывала цветы вдоль дороги. Карманы покойников обыскали, с тех, кто еще не был скальпирован, сняли скальпы; последний из живых затих. Один из индейцев был перевязан куском ткани, почти на всех щитах виднелись свежие следы от пуль, а высокий воин каранкава чистил пучком травы свое окровавленное копье. Остальные рылись в вещах, вспарывали мешки с мукой и рассыпали по земле. Бочонок с виски разрубили томагавками, а маленькие бочонки с порохом приторочили к седлам вместе с какими-то ящичками, очень тяжелыми на вид. С собой забрали ножи и одеяла, табак, формы для отливки пуль, пару топоров, ручную пилу, рулон ситца и несколько револьверов. Проверив затворы и спусковые механизмы ружей, взяли те, что были исправны. Из-за скальпов возникла короткая перебранка. Затем отыскали пару сливовых пирогов и тут же поделили их между собой, разрезая окровавленными ножами.

Мальчишки подбирали стрелы в траве, мулов подогнали ближе к остальным лошадям, потом наскоро осмотрели окрестности, проверяя, не осталось ли еще чего-нибудь или кого-нибудь. Нашелся еще один полезный кусок тряпки. Потом все оружие перезарядили, стрелы уложили в колчаны, затянули подпруги, прополоскали рты. Волы протестующе промычали в последний раз, когда им перерезали горло; кровь, заливавшая дорогу, к тому моменту уже почернела, а разбросанные вокруг тела укрыла пыль. Казалось, они лежат здесь вечно.

Индейцы разделились на три группы и оставили множество следов, ведущих в сторону обжитых мест, — то есть ровно в обратную. Все были в прекрасном настроении. Один из воинов подскакал ко мне и весело пришлепнул мне на голову свежеснятый скальп с длинными седыми волосами. Сверху нахлобучил окровавленную мужскую шляпу. Индейцев это страшно позабавило. Мы продолжали скакать в густой траве на северо-запад, мимо редких дубовых рощ, мимо мескитовых деревьев с их дрожащими листочками и юкки в пышном белом цветении.

Спустя несколько часов воин решил, что не стоит пачкать ценный трофей, снял его с моей головы, приторочил к своему поясу, а шляпу зашвырнул в кусты. Скальп и шляпа защищали от солнца, и я просил оставить шляпу, но мы мчались не задерживаясь. К тому времени нас нагнали остальные.

Сделав привал для смены лошадей, индейцы перекусили вяленым мясом, найденным в ограбленных фургонах. Нам с братом тоже предложили несколько кусочков. Жара не ослабевала, но индейцы, похоже, совсем не хотели пить. У меня же настолько пересохло все внутри, что, когда один из них сунул мне табак, я не смог даже откусить. Брату табаку не предлагали. Он стоял широко расставив ноги и выглядел очень жалко.

К закату горло у меня пересохло настолько, что я боялся задохнуться. И напоминал себе не забыть при случае сунуть камешек в рот, чтобы пососать, но потом вспомнил про родник около нашего дома, как здорово было сидеть там, слушать журчание воды и глазеть на реку. Сразу стало легче.

Стемнело, мы остановились у какой-то грязной лужи, индейцы нарвали несколько охапок травы, набросали ее поверх грязи, потом по очереди, приникая губами, сделали по паре глотков. Мы с братом упали лицами в мокрую траву и напились до отвала. На вкус вода отдавала лягушками и пахла так, словно в ней валялись животные, но нам было безразлично. Напившись, Мартин заплакал, индейцы тут же жестоко пнули его в живот и приставили нож к горлу. Вейупа’ните , затихни. Нихпе’аите , заткнись.

Они что-то задумали. Сменив лошадей, куда-то исчезли, оставив нас с ремудой.

— Мы проскакали, наверное, сто миль. Добрались, поди, до Сан-Сабы.

— Как думаешь, они разрешат мне еще попить?

— Конечно, — успокоил я брата.

Он опять уткнулся лицом в лужу. Я тоже попытался, но запах был совершенно невыносим. А Мартин все пил и пил. Сидеть было больно даже в мягкой грязи. Пройдет, должно быть, несколько недель, прежде чем раны заживут. Мы прижались теснее друг к другу. Я почувствовал дурной запах и понял, что брат опять обгадился.

— Не могу сдержаться, — извинился он.

— Все нормально.

— Впрочем, это неважно.

— Мы просто должны терпеть, это не так уж сложно.

— А что потом? Что будет, когда мы доберемся туда, куда они нас волокут?

Я промолчал.

— Не хочу этого знать, — заявил он.

Я попытался его успокоить:

— Но были же Джон Таннер, Чарлз Джонстон [20] Известная история похищения индейцами группы молодых людей в 1790 г. Записанный братом Чарлза рассказ, своеобразная энциклопедия индейской жизни, был опубликован в 1827 году и быстро стал бестселлером. , ты сам читал все эти книжки.

— Я не из тех, кто может прожить на древесной коре и крыжовнике…

— Зато станешь легендой. Поедешь в Бостон и расскажешь своему приятелю Эмерсону, что ты настоящий мужчина, а не какой-нибудь там педерастичный поэт.