Филипп Майер - Сын

— Наверное, нет.

— Ну неважно. Я выучил правильные ответы и поехал в Нью-Мексико, где меня пока не знали. И на этот раз все прошло отлично, но, должно быть, я отвечал слишком быстро, потому что они что-то заподозрили и начали показывать страницы в другом порядке. И я не угадал ни одной чертовой цифры. Понятное дело, хитрость мою раскрыли и пригрозили, что если я не уймусь, в следующий раз меня арестуют за попытку негативно повлиять на ход военных действий.

— Вот это да.

— Повлиять на ход военных действий. Представляете?

— Думаю, это было просто благословением.

— Ага, попробуйте прожить четыре года, когда все вокруг считают тебя коммунистом или дезертиром. Я уже хотел смыться в Канаду и там записаться в армию. Но отец отговорил.

— В нефтяной промышленности многие были освобождены от военной службы, — сказала Джинни. — Иначе мы бы не победили в этой войне.

— Может, и так, но я-то не собирался быть одним из них.

Она заговорила было о другом, но он опустил стекло, и ветер ворвался в кабину, заглушая слова.

Они ехали по огромной плоской равнине к югу от Сан-Антонио. Из-за ослепительного солнца приходилось щуриться, а рев двигателя мешал думать. Стрелка спидометра застыла на восьмидесяти милях, и страшно представить, что будет, если вдруг лопнет колесо. Она наблюдала, как он ведет машину: мышцы на руках перекатываются, поигрывают желваки на скулах; Хэнк определенно из тех людей, кто постоянно о чем-то думает. Она вспомнила отца: тот считал себя прекрасным водителем, но, похоже, это было совсем не так. Хэнк вел пикап строго по прямой как по ниточке; скорость сумасшедшая, но машина не рыскает и не виляет. Интересно, как и о чем сейчас рассуждали бы ее братья, изменила бы война их взгляды на жизнь. Пожалуй, нет. Если у человека есть идея, он готов даже умереть за нее.

— Знаете, я рада, что вы здесь, — сказала она, когда он прикрыл окно.

Он кивнул. Возможно, забыл, о чем они недавно говорили, или просто не хотел спорить. Задолго до того как они добрались до МакКаллоу-Спрингс, она начала размышлять, каково жить в большом доме вместе с Хэнком. Видимо, ее подозрения насчет интимных отношений с Финеасом ошибочны; Хэнк — чересчур мужчина. Но, с другой стороны, ничего особенного. И с чего это ее так к нему тянет? Просто рядом с тобой очень мало мужчин , напомнила себе еще раз.

Притворившись, что задремала, она продолжала украдкой наблюдать за ним. Как будто именно этого человека она и ждала, не кого-то вроде, а именно его, даже не догадываясь о его существовании. А спустя всего минуту уже твердо намеревалась купить квартиру в Далласе или Сан-Антонио, чтобы не чувствовать себя так одиноко. Этот мужчина напоминал ей отца и братьев; уверенный, но лишенный их тщеславия: спокойно явился в кабинет самого влиятельного человека в Техасе прямо в рабочих башмаках. Он похож на Полковника, решила она. Полковник тоже человек ниоткуда.

У ворот ранчо они стояли некоторое время, пока она не сообразила: он ждет, что она, как пассажир, выйдет и откроет их, и неважно, что она дама. А потом поднялись на холм и увидели громадный белоснежный дом — на его взгляд, наверное, чересчур громадный. Но он не подал виду, что удивлен. С таким же выражением лица он мог подъезжать и к полуразвалившейся хибаре. Поставили машину в тени и вошли в холл, но она заметила, как Хэнк замешкался у порога, нерешительно поглядывая на свои башмаки.

— Я попрошу принести ваши вещи и показать комнату. А потом мы поужинаем.

— Я бы хотел изучить карты, которые дал ваш дядя. Пока разговор еще в памяти.

— Вот здесь много удобных столов, — показала она на гостиную.

Джинни поднялась к себе, почитала на солнышке в прохладе, под мерно шумящим кондиционером. Отец был против этих штучек. А она, млея от удовольствия, припоминала, как целовалась с вакеро; когда открыла глаза, в ушах еще слышался характерный звук поцелуя. И окончательно проснулась. Спустившись, обнаружила Хэнка, поглощавшего на кухне стейк, который пожарила для него Флорес.

— Могли бы и меня позвать.

— Я решил, вы хотите ужинать в одиночестве.

— Вообще-то мы дома едим все вместе.

— Я не знал, что тоже теперь «дома».

— Теперь знайте.

— Ладно. В таком случае прошу прощения, что пропустил трапезу в вашем обществе, мисс МакКаллоу.

Повернувшись к нему спиной, она налила себе стакан молока.

— Впредь буду поступать как вы пожелаете.

— Разумеется, будете, — фыркнула она.

Джинни не видела его лица, но не сомневалась, что Хэнк ухмыляется.

— Пойдемте, покажу вашу комнату.

Она повела его наверх, мимо огромных парадных портретов Полковника и его потомков, мимо римских бюстов и рисунков Помпеи, серебряных безделушек и мраморных статуэток в гостевую комнату в другом конце дома. Он, поди, привык спать прямо в машине.

— Надеюсь, вас устроит это помещение.

Хэнк пожал плечами, и она опять почувствовала досаду.

— Что ж, доброй ночи. А вы не такая фифа, как я сначала подумал. — Он улыбнулся.

Но Джинни не понравились его слова: слишком прямолинейно. И она поспешила вернуться к себе.

Наутро Хэнк расстелил карты по всей столовой.

— Судя по словам вашего дяди, линия разлома проходит по восточной части ваших земель. Оттуда мы и начнем.

— Тогда лучше всего поехать верхом. Иначе придется продираться сквозь заросли.

Он промолчал.

— Я подберу вам обувь, — добавила она. — Ваши башмаки едва ли влезут в стремена.

— Честно говоря, — протянул он, — лошади меня недолюбливают. И вообще я как-то не имел с ними дела.

— Очень странно.

— Странно для вас. Но я предпочитаю свой верный грузовик. От него у меня не чешутся глаза, и я знаю, что лягаться он не станет.

— Слушайте, откуда вы родом?

— С Луны.

— Я научу вас обращаться с лошадьми.

— Попытайтесь. Но если меня лягнут, мои чувства к вам тут же угаснут.

Отвернувшись, он громко кашлянул.

Она тоже предпочла смотреть в сторону. Никогда не встречала таких прямолинейных и бесцеремонных мужчин. Непонятно, то ли раздражаться, то ли обидеться. Хорошо если Флорес не слышала. Впрочем, все равно.

— Никто вас не лягнет, — прошипела она. — И ваши драгоценные чувства не пострадают. — И почувствовала, что даже шея покраснела.

— Вероятно, вы правы, — заметил он.

— В чем?

— Вот и выясним.

Но как только они пустились в путь, он, казалось, полностью утратил интерес к ней. Смотрел прямо перед собой, налево, направо, но ни разу не взглянул на нее; высматривал что-то в прерии. Она пожалела о своих словах: слишком грубо и тоже слишком прямолинейно. Ну да, она поспешила, и что же теперь делать, как себя вести? Теперь он неизвестно за кого ее принимает.

— У меня никогда не было мужчины, — решилась она. — На тот случай, если у вас сложилось неправильное представление.