Рене-Виктор Пий - Обличитель

— Где вы взяли материал для распространения? — спросил Сен-Раме.

— На вашем складе в тупике Роне.

Сен-Раме задумчиво положил трубку. Затем пояснил:

— У нас в тупике Роне действительно есть старый склад, которым мы не пользуемся более двух лет. Там сложен всякий хлам, и я хочу избавиться от этого склада, продав его просто как земельный участок, но я пока не нашел покупателя. Значит, обманщик еще раз подделался под мой голос и преспокойно сложил свитки в тупике Роне, увидев, что охрана в здании фирмы усилена.

Внезапно раздался изумленный возглас Рюмена:

— Это еще что за история?

Мы забыли, что профсоюзный деятель не был посвящен в тайну. Несколько минут все растерянно молчали: представители администрации не спешили с ответом. Затем Ронсон, который до этого не раскрывал рта, решил прервать молчание:

— Ну ладно, раз уж мсье Рюмен находится среди нас и принимая во внимание его активную профсоюзную деятельность и ответственный пост, я думаю, уместно сообщить ему, в чем дело, как вы полагаете, Адамс?

Мастерфайс согласился и предложил Сен-Раме все рассказать. По мере того как Сен-Раме говорил, физиономия Рюмена вытягивалась. Наконец, ошеломленный и возмущенный, он решительно заявил, невзирая на высокий ранг своих собеседников:

— Итак, если я правильно понял, вы вляпались в дерьмо!

Я уставился на кончики своих ботинок. Американцы, поняв, что эта короткая фраза весьма выразительна, потребовали перевода. Его взял на себя Рустэв. Мастерфайс вдруг оживился и, повернувшись к Рюмену, сказал:

— Совершенно верно, мы вляпались в дерьмо, но рассчитываем с вашей помощью выбраться. Вы не только обрисовали суть дела, но и высказали то, о чем мы думаем — Ронсон и я. Мы никогда не видели ничего подобного, и я могу теперь открыть вам, дорогой Румайн, что с самого начала этой идиотской истории я поддерживаю связь со своими друзьями в Де-Мойне, но они смеются надо мной. Перед этим совещанием я позвонил в Штаты и сообщил о том, что произошло сегодня утром, однако президент компании, смеясь, посоветовал мне поменьше увлекаться шампанским! Что вы об этом думаете, мсье Румайн? Неужели я приехал сюда, чтобы выслушивать подобные советы, в моем-то положении и возрасте? Дело в том, что они там относятся к этому так, как относился я сам, когда приехал сюда: они просто потешаются! Пойдите-ка объясните им, что французская фирма вот-вот выпустит из рук рычаги управления! Всего за несколько дней мы были свидетелями целой серии сногсшибательных происшествий! Как можно поверить, что одному человеку удалось одурачить руководство самой мощной в мире компании! Не кажется ли вам, мсье Румайн, что у нас есть дела поважнее? Знаете ли вы, что в настоящее время я должен изучить все цены на цветные металлы и их влияние на денежное обращение? В 1939 году алюминий в США стоил на семьдесят процентов дороже, чем медь; тридцать лет спустя, дорогой Румайн, медь стоит в долларах в два с половиной раза дороже, чем алюминий! Индекс розничных цен у нас, по ту сторону Атлантики, вырос на триста процентов, сегодняшний доллар стоит лишь одну треть доллара 1939 года! Не так ли, Берни? Если применить американский курс к никелю, то расчет покажет повышение цены никеля на сорок пять процентов. В этом году мне на шею сели эти чертовы поставщики из Южной Америки, Африки и Австралии. Я подписал с ними контракты в долларах, и теперь, когда произошла девальвация, они очень разозлились! Заявили, что у них украли железо и марганец! Нет, вы подумайте, дорогой Румайн, выходит, я краду их железо и марганец! Что я могу поделать, если наш доллар, защищавший свободу во всем мире, оказался обескровленным? Ах, у меня и без того хватает забот, верно, Берни? А тут вдруг кто-то подражает голосу Анри, устанавливает катафалк посреди большого зала, распространяет ложные слухи, делает заказ на рассылку этих дьявольских свитков! А наутро служащие фирмы устраивают демонстрацию перед нашими дверями! Конечно, там, в Де-Мойне, думают, что я здесь валяю дурака, но, если так будет продолжаться, я заставлю их приехать, пусть они здесь переночуют, пусть сами поглядят на все это! И держите новости про себя, дорогой Румайн, вы не пожалеете об этом! Там, в Соединенных Штатах, руководители наших профсоюзов не менее могущественны, чем мы, они пользуются уважением, весь мир восхищается ими — так высока их мораль, их честность, их преданность общественным интересам! И вы, дорогой Румайн, если вы поможете нам преодолеть это дьявольское препятствие, даю слово Мастерфайса, у нас вы тоже кое-что получите!

Высказавшись таким образом, вице-президент энергично скрестил ноги и окинул всех удовлетворенным взглядом. Сен-Раме попросил меня перевести.

— Президент, — сказал я Рюмену, — совершенно согласен с тем грубым, но точным определением, которое вы дали положению на предприятии. Он полагает, что оно слишком затянулось, и раздосадован, что вынужден заниматься вздором, тогда как его ждут серьезные дела, касающиеся денежных операций и цен на цветные металлы. Он благодарит вас за согласие сотрудничать с дирекцией в расследовании этой нелепой истории и просит вас не разглашать правду о похоронах Арангрюда и о существовании в нашей фирме человека, который так умело подражает голосу генерального директора. Он вам предсказывает блестящее будущее, не менее высокое положение, чем положение американских профсоюзных лидеров, моральные качества и способность к самопожертвованию которых, как вы знаете, известны всему миру.

Ошеломленный Рюмен внимательно выслушал меня, а затем сделал неопределенный жест, который, должно быть, означал: «Уж коли мы до этого дошли, то хочешь не хочешь, а придется продолжать!» Что мы и сделали, перейдя к анализу второго обличения. Все участники согласились, что оно отличается от первого тоном заключительной части. Было ясно, что на этот раз автор открыто смеялся над «теми, кто знает». Выражения вроде «крупные соленые слезы» не оставляли на этот счет ни малейшего сомнения. Однако служащие фирмы не воспользовались этим, и их уважение к Сен-Раме, очевидно, не поколебалось. Обличение повлияло на сотрудников лишь в том смысле, что они стали вести себя непринужденнее, пришли в хорошее настроение. К тому же, как пояснил генеральный директор, «это подсказало мне, как надо себя вести. Как только я увидел толпу, размахивающую свитками, я решил перейти на шутливый тон. Только это помогло мне быстро покончить с всеобщей неуместной веселостью. В самом деле, после моего короткого выступления служащие с легким сердцем вернулись на свои места, радуясь неожиданному развлечению».

Не раз я порывался взять слово, но меня удерживал Мастерфайс, делая знак, что надо набраться терпения. И он оказал мне тем самым услугу, ибо дал возможность обдумать новые факты и сопоставить их с предыдущими, которые в свое время меня заинтриговали. Меня заинтересовал пресловутый склад в тупике Роне, всеми заброшенный, потому что он стал слишком мал, и теперь его собирались продать крупному торговцу недвижимостью, оценив лишь участок земли под строительство. Я вспомнил вечер, когда Рустэв в сопровождении нескольких сотрудников администрации направлялся, как мне казалось, именно к этому месту. В то время я не подумал о заброшенном складе. Я был не слишком хорошо осведомлен о принадлежащем фирме недвижимом имуществе, знал только, что кое-где оставались старые постройки и склады, в которых фирма больше не нуждалась и собиралась продать их по сходной цене. Если бы в тот вечер я вспомнил про склад в тупике Роне, я непременно установил бы связь между ним и появлением там Рустэва. Аберо и Селиса. Удивительно, как это ускользнуло от Сен-Раме, которому я сообщил обо всем по телефону. А может быть, кое-кто из сотрудников администрации знает факты, которые мне не известны? Или генеральный директор был прав, утверждая, что я ошибся и что меня подвели темнота и богатое воображение? Тем не менее это было странное совпадение, и я решил в тот же вечер пойти и осмотреть это место.