Б А - Введение в человечность

В кабинет вошла секретарша, неся на подносе две чашечки, ложечки, кофейник, молочник, блюдце с дольками лимона и сахарницу.

- Спасибо, Зиночка, вы свободны. Ну что, Сервелант Николаевич, сами за собой поухаживаем, чай не в колбасном цехе деланные? - и засмеялся гнусно.

Фу, Леша, мне аж противно стало от этого смеха, но сдержался я. Дипломатия - штука тонкая, тончее хваленого востока.

- Не в колбасном, - говорю, - Лев Макарыч, поухаживаем. М-м-м, хороший у вас кофе!

- А то, - довольно отвечает, - бразильский, самый, что ни на есть растворимый. Новые технологии. Им, Сервелант Николаевич, лучше не сопротивляться, так ведь? Кстати, о цехе вышеупомянутом. Я вот слышал, что из любой колбасы человека можно сделать, и ни где-нибудь, а в нашем институте. А?

И смотрит на меня пронзительно. Но я маху не дал.

- На что, - отвечаю, - нынешняя наука только ни способна. Вон, космонавты туда-сюда просторы вселенной бороздят. А сто лет назад мог ли кто-нибудь о том же телевизоре мечтать?!

- Да, Сервелант Николаевич, да, дорогой вы мой, наука вперед идет семимильными шагами... Кстати, давайте-ка мы с вами к делу перейдем. Помните еще, о предложении говорил? Есть у меня задумочка интересная... - Тычков встал из-за стола и начал прохаживаться по кабинету. - А интересна она, задумочка эта, тем, что решает сразу несколько проблем. Про реинкарнацию что-нибудь слышали?

- Это про переселение душ? У индусов в религии? - спрашиваю.

- Да, Сервелант Николаевич, именно, как вы верно заметили, про переселение... Сколько у нас в стране умнейших людей каждый год умирает, какую невосполнимую утрату наш великий народ переживает. Вы представляете, сколько всего мог бы полезного Иван Павлов для народа придумать, не умри он так рано? А Александр Попов? Да, мало ли их, кто захотел бы бессмертным по полному праву быть, а не только на словах и в мыслях благодарных потомков...

Я слушал и никак понять не мог, куда он клонит. Тычков, меж тем, продолжал:

- С другой стороны, сколько у нас, Сервелант Николаевич, никчемных людишек по тюрьмам и лагерям сидит. Тело здоровое, а в голове, в лучшем случае, ветер. Вместо того чтобы работать на благо государства, грабят, убивают, насилуют. А мы с вами должны их еще и содержать за свой счет. Ну что они для страны делают? Кирзовые сапоги шьют, рукавицы, лес валят? Лес, мой дорогой, должны машины валить. А кирзовых сапог на складах еще на три поколения вперед хватит... Вот и думаю я...

- Совместить прекрасное с полезным, - ляпнул я невпопад и понял, что сморозил глупость.

Дон Педро резко на каблуке ко мне повернулся и положил руку на плечо.

- Вы почти правы, уважаемый Сервелант Николаич, почти правы. Как вы думаете, в наших ли силах в здоровые тела никчемных людишек, отбывающих в местах не столь отдаленных, умы великие вселить, продлив тем самым жизнь нужных государству людей? Способны ли мы такую задачу осуществить? Возможно ли это в принципе?

- Ничего невозможного нет, Лев Макарыч, - отвечаю, - вопрос в другом.

- В чем же, дорогой мой Сервелант Николаевич?

- В этике, - говорю, - кто ж из нормальных людей добровольно свое тело для эксперимента предоставит? И кто ж из настоящих ученых такие эксперименты проводить станет по доброй-то воле?

Дон Педро улыбнулся на мою реплику:

- Эх, Сервелант Николаевич, Сервелант Николаевич, дорогой... Кто ж спрашивать-то будет, а? Ну, посудите сами, зачем нам кого-то упрашивать или вербовать, когда на то специальные уполномоченные органы имеются. Уговоры - не наша с вами забота, понимаете?

- Понимаю, - говорю, - но позвольте узнать, Лев Макарыч, при чем тут я. Вы, по-моему, сами вполне справитесь с реализацией ваших идей. Я так думаю, что вполне у вас получится.

- Что верно, то верно. Но мне, понимаете ли, союзники нужны и сподвижники, кто в задумываемое нами дело будет верить свято. А я, учитывая ваше прошлое, думаю, что такой сподвижник мною уже найден, не так ли?

- Какое, - делаю удивленный вид, - мое прошлое? Обычное прошлое, как у всех. Детство, отрочество, юность, как великий Максим Горький говорил.

- Э-э, нет, Сервелант Николаевич, - и смотрит на меня хитро, - не скажите. Максим Алексе... тое есть, Алексей Максимович тут ни при чем. Я ж все знаю, сам я такой же, как и вы. И если вы думаете, что сержусь я на вас за то нелепое недоразумение, что год назад вышло, то глубоко заблуждаетесь. Если б не вы, дорогой мой Сервелант Николаевич, влачил бы я свое жалкое существование завлаба-неудачника, спивался бы потихонечку и окончил свою жизнь под каким-нибудь некрашеным забором. Так что, наоборот, спасибо вам огромное. Обиды и зла я на вас не держу. И на Николая Ивановича тоже, знаю, что человек он слишком порядочный... В этом-то и беда...

- Это в чем, Лев Макарыч, беда, - не понял я, - в порядочности?

- В ней, дорогой мой, именно в ней. Поэтому сейчас здесь вы сидите, а он в отпуск отправляется, из которого, я надеюсь, он в наш с вами институт уже не вернется.

- То есть как, - переспрашиваю, - не вернется?

- А так. С его-то мозгами, да с тестем-академиком он не пропадет. Вы не беспокойтесь за Николая Ивановича. Я, надеюсь, вы примете мое предложение?

- Уж не лабораторию ли вы мне отдать хотите? - начал понимать я, к чему он клонит.

- Именно лабораторию, дорогой мой Сервелант Николаевич, именно лабораторию. И целый сектор, коль пожелаете. А если переживаете, что научной степени у вас никакой, то не стоит беспокоится. У меня такие связи, что через полгодика вы кандидатом наук станете, через пару лет - доктором. Ну, как?

Я, хоть и ожидал такого поворота в последние минуты нашего разговора, все равно паршиво себя почувствовал. Виду, правда, не подал.

- Можно мне подумать, Лев Макарович? - спрашиваю. - Сами понимаете, вопрос серьезный. Надо поразмыслить.

- Поразмыслите, Сервелант Николаевич. Конечно, поразмыслите. Я вас не тороплю. До пятницы, надеюсь, определитесь? Идите, дорогой мой, думайте. Но помните, что не только колбасу в человека превратить возможно. Наоборот-то, милый мой Сервелант Николаевич, гораздо легче. Всего лишь обычнейшей мясорубочки достаточно... А вы думайте пока, думайте...

Я вышел из кабинета и уселся на стул в приемной.

- Что с вами, товарищ Московский, - испуганно посмотрела на меня Зина, - сердце? Валидол будете?

- Давай, - отвечаю, - Зинаида, свой валидол. Сколько таблеток составит смертельную дозу, не знаешь?

- Типун вам на язык, Сервелант Николаевич! Сплюньте!

- Как скажешь, Зинаида. Сплюну. Обязательно сплюну, - с этими словами я поднялся и побрел в лабораторию.

Дверь оказалась запертой на ключ. Между ней и косяком я увидел воткнутый листок. Вытащив адресованную мне записку, прочитал: "Сервелант, дуй в отдел кадров за пропуском. Мы уже там". Пошел, а сам думаю, как же теперь в глаза-то Николаю смотреть буду. Прав Тычков. Сделал он мне предложение, от которого не могу я отказаться. Могу, конечно, но тогда жизнь моя, в лучшем случае, в ад кромешный превратится. Как бы хорошо я себя ни чувствовал раньше, когда жил в колбасной оболочке, назад возвращаться не хотелось. А за Макарычем кто-то стоит, иначе не вел бы он себя так самоуверенно. Нет, блеф здесь вряд ли возможен. Не за карточным столом. А идейка-то какова, а? Это ж надо - из уголовников академиков лепить! На такое безумие только воспаленный мозг способен. Не зря его в психушку добрый доктор упек... Зря только выпустили... Да, с такими мыслями в ЦК самое место - среди простых среднестатистических людей этаким гениям не самое место. И ведь как все устроено-то, а? Не подкопаться. Обвинишь его в присвоении чужого тела, ну и что? Выкрутится легко - скажет, что первый эксперимент на себе провел, испытал, так сказать, методику. Убедительно? Вполне. Вот тебе, Леша, и наглядный пример превращения отдельно взятой обезьяны в отдельно взятого человека. Эволюция, мля. Будь эта чертова наука проклята вместе с Дарвином и Тычковым.