Матиас Фалдбаккен - Кока-гола компани

Симпель: Нет, с женой, все нормально.

Роберт: А она что говорит о твоей коллекции? Или, может, она ею тоже пользуется?

Симпель: Ну что значит пользуется… она исполнительница… Она к ебене матери сыграла в половине тех фильмов, что у нас есть, так что это не бог весть какая проблема, что дома в гостиной стоит такая небольшая коллекция, подумаешь.

Роберт: Не, ты это серьезно? Твоя жена снимается в порнофильмах? Мать Лониля? А она… чернокожая? А, да конечно же!! Я же с ней встречался! Так она!?! И что она… звезда?

Симпель: Ну в общем-то да.

Роберт: Ну вы даете! В этой компании не стоит на каждом углу об этом трезвонить. Они тебя выгонят взашей.

Симпель: Ну, ты-то меня взашей не гонишь. А это твой дом… каждый выбирает себе публику. Не так уж это нахрен трудно. Не надо быть гребаным Фрейдом, чтобы увидеть, какого ты калибра, я бы первому встречному-поперечному всего этого не выложил…

Роберт: Ну, етит твою! Не каждый день удается побеседовать с супругом порноактрисы! Ну надо же, хорошенькое дельце! Это же вроде как ужас-ужас, а? Вроде как надо ежиться, читая интервью с порнозвездами, или что-то подобное, и они все упоминают своего сожителя или своего друга, и тут думаешь — во повезло, верно… вот я каждый раз думаю: да, вот уж тебе подфартило — всего ведь несколько десятков тысяч мужиков сидят и пялятся на то, как твою даму…

Симпель: Хехе… с двух концов дрючат каждый божий день…

Роберт: Хехе… это, наверное, действительно доставляет удовлетворение…

Симпель: Тут вопрос всего лишь в том, где ты проводишь черту… что касается меня, то производство порно служит всего лишь для обеспечения средствами более важного проекта.

Роберт: Так ты тоже там задействован?

Симпель: Ну да, да… я же и основал всю эту чертову производственную компанию. Я и один мой знакомый. Все началось как все обычно начинается; нам просто до хера осточертело наблюдать пару вещей. Да, две вещи, одно — это что народ, бля, без конца только и делает, что говорит о деньгах и жалуется, все как бы такое дорогое, и мол, приходится без конца вкалывать, и все равно концы с концами не свести. И вот все на хуй без конца заводят все ту же до усеру занудную песню. В любой социальной ситуации, за каждым обеденным столом и так далее. Да заткните варежку-то, подумали мы. Насрать нам на ваши поганые денежные проблемы. Это все доказывает только, какие вы все гребаные неизобретательные неудачники. Верно ведь.

Роберт: Понимаю…

Симпель: А вот второе, что нам до хера осточертело наблюдать, это остальной мир. Как во всем мире функционирует и то, и се, и нормы, и правила, и структуры, и механизмы, и говно, все это на хуй так же предсказуемо, как гребаные разговоры о деньгах — и единственное, что можно сделать, оказавшись в такой ситуации, когда тебе до хера осточертело наблюдать все это дерьмо, которым люди занимаются, и которым мучают и себя, и других, так это оказывать сопротивление. Движение сопротивления. Артачиться. Говорить нет. Вот и осталось только сложить один да один: если хочешь оказать сопротивление, то прежде всего следует покончить с тем из контрольных механизмов, который сильнее всего парализует мир: с наемным трудом. Первая идея, которая пришла нам в голову, заключалась в том, чтобы заставить кого-нибудь работать на нас, но мы в принципе не хотели заманивать других в этот ад наемного труда ради того, чтобы самим в нем не очутиться. Короче, это у нас такой принцип. Пришлось покумекать. И тут я выдал эту блестящую идею — зарабатывать деньги, делая то, что люди хотят делать… а ну-ка… ага… хотят… хотеть, желать, понимаешь, хотеть, жаждать, испытывать влечение, трахаться, ебаться, сосать, долбать, бараться, играть в буек, вафлить, всадить, вставить… ну понял? Я тебе скажу, добывать себе на пропитание, трахаясь, не самая пыльная работенка. Проблема в том, чтобы найти людей, которые могут выдержать такую беспроблемную жизнь. Пойми, не так блин много людей, что могут вынести такую вот чисто на счастье основанную жизнь. Спишь-ешь-трахаешься-спишь-ешь, понимаешь? Нужно разыскать таких, кого правильно воспитывали, а под правильным воспитанием я понимаю такое, когда людям не прожжужали все уши всякой такой фигней о самореализации. Если тебя воспитали правильно, то когда ты счастлив, ты счастлив, и нечего тут больше рассусоливать. Никакой там пустой брехни о том, чтобы сделать шаг дальше, расширить горизонты, взять ответственность и какая там еще есть дурацкая дребедень. Главное что: нам постепенно удалось набрать целый отряд счастливых людей, можешь им позавидовать, и не хочу сказать дурного слова о жене, но нужно все-таки обладать не слишком сложно устроенным мозгом, чтобы суметь выдержать существование целиком и к ебене матери полностью сводимое к собственной к дьяволу половой жизни. Но если сумеешь, то тогда уж ты счастливый человек. Я что хочу сказать: если суметь сколотить шайку-лейку для ебли, и наставить на них камеру, то из этого потекут деньги. Потому что все прочие в глубине души хотят устроиться так же, как и они. Те минутки, что ты проводишь перед порновидео, это такие бля беззаботные минутки, понимаешь. Ты одалживаешь чуточку времени у беззаботных людей. Так? И за это ты с радостью платишь. Вот и все дела. Людям осточертела их жизнь, и они готовы втридорога заплатить, чтобы от нее ускользнуть. То есть план наш был не заработать денег на том, чтобы осчастливить других, ради чего пашет индустрия кино, но заработать денег на том, что мы сами счастливы — и все идет как по писаному.

Роберт: А ты всем этим заправляешь?

Симпель: Я уже говорил, я все это затеял, так что теперь сижу да гребу денежки на свои проекты. Они трахаются, а я осуществляю акции.

Роберт: Что за акции?

Симпель: Я организую движение сопротивления. Тот, с кем я все это начинал, считал, что осуществлять руководство в компании по производству порнофильмов и само по себе является подрывной работой, но, на мой взгляд, это чушь собачья, поскольку порнография в обществе принята так же, как и почти все прочее. Какое уж там сопротивление, исполнять то, что всем интересно. Что твой бизнес при этом несет печать чего-то такого туманно непристойного, так этого, блин, недостаточно, на мой взгляд. Но Ханс стареет, и я снисходительно смотрю на то, что его тянет немного остепениться на старости лет. Ханс — это мой компаньон, ну, тот, с кем мы вышли на эту идею. Это вон его отец.

Симпель кивком показывает на Каско, который под легитимно резким углом склонился к соседке за столом. Симпель вполне сносно себя чувствует, что наблюдается крайне редко. Он понимает, что последнее укрепление вот-вот падет, как-то само собой так получается, это происходит, пока он стоит и говорит. «Я к чертям собачьим в компании с самим Сатаной, и не чувствую даже намека на какие-нибудь опасения. Только бы Лониль продержался до конца вечера, и я тогда к чертовой бабушке спасен». Каско поднимает голову, прищурясь, смотрит в сторону веранды и кивает Симпелю. Потом он встает и, извинившись перед дамами, выходит в туалет. Вскоре он возвращается, втройне оживленный; он подышал снегом с крышки унитаза, на которой Ивонн(ючк)а обычно сидит, когда ей хочется побыть одной и подумать или понапевать.