Владимир Карпов - Нехитрые праздники

— Она — знает, а я — нет. И не пудри мне мозги: зачем бы ты бывшей жене сапоги покупал?! Пройдем. Там разберутся.

— Чего разбираться-то?! — у Михаила зудела рука, едва сдерживался. — Ты же видишь, я трезвый. А ты, между прочим, выпивший малость…

— Я не на дежурстве, выходной. Имею право, как все люди.

— А не на дежурстве — так чего нос совать?

— Отставить разговоры, следуй за мной!

— Хочешь говорить — говори по-людски. Я тебе не нарушитель. Говорю же еще раз. Вот дом, там живет мой друг. С семьей. У них есть документы. Подтвердят, кто я. Запишешь данные.

— А вдруг там у вас банда? А я без оружия.

— У тебя же собака!

— Не пойду же я с собакой ночью в квартиру. Там, может, дети.

— Что в лоб, что по лбу!..

— Пройдем. Разберутся. Не виноват — отпустят.

— Да какой тебе прок? Тащиться куда-то среди ночи!

— Я все равно Рольфа прогуливаю. А ты чего боишься?.. Бои-ишься… Чего, а?

— Знаешь, если тебе охота из себя сыщика разыгрывать — давай. А я пошел.

— Рольф!

Рольф зарычал.

— У, псина… — Михаил постоял, вздохнул. — Ну что ж, может, ты и прав… Пошли.

Ночь была хорошая, теплая. Утихал транспорт…

— В такую погоду самое время прогуляться в хорошей компании, с Рольфом… В милицию.

— А чем тебе Рольф не нравится? — парень заговорил улыбчиво, с легкой издевочкой. — Лучшая служебная собака в отделении. Медалист.

— Очень приятно, очень… — отвечал тоже улыбчиво Михаил, — какого рожна ты с ней возишься только, если она служебная?.. Делать больше нечего?

— А мне за него, между прочим, тридцать рублей платят, да на мясном довольствии он состоит.

— Поня-ятно…

— И, между прочим, если ты сапоги эти украл, мне тридцать рублей премии дадут… Понятно?

— Чего ж тут не понять…

Некоторое время шли молча, Рольф бежал впереди.

— Слушай, ты женат? — Михаил заговорил.

— Женат, — с теплотой вздохнул парень. — Два месяца уже. — Но тотчас тон его посуровел: — Только в отличие от тебя жена из дому не выгоняет.

— Это хорошо! На сапоги, — подаришь жене! Бери, не бойся, не ворованные…

И парень сапоги взял. И злобно прищурился, насквозь как бы видя падлюку эту перед собой, Михаила то есть.

— А ну, иди впереди! Таких, как ты… Не думай, что в милиции вороны работают. Иди, иди!

В отделении Михаил написал на листочке бумаги, который выдал ему дежурный милиционер, что он, Михаил Александрович Луд, пятьдесят второго года рождения, водитель первого класса первого автопарка…

— Садитесь, ждите, — взяв писанину, сказал дежурный.

Группа задержанного люда на скамеечке дружно потеснилась. Михаил сел с краешку. Стал ждать.

Дежурный с каждым задержанным разбирался отдельно, расспрашивал, наводил справки… Время шло.

А дома ждала Татьяна! У нее по поводу его продолжительной задержки наверняка возникла своя версия. Михаил стал подумывать: что бы предпринять? Бежать — глупо! Вспомнил: один известный в городе человек, которому он помогал ремонтировать машину, давал ему визитку. С виньеточками такая, с каллиграфической надписью.

Михаил запустил пальцы в потайной отсек бумажника, куда обычно клал листочки с номерами телефонов, адресами, заначку. И выудил фотографию. Правильно: эту фотографию Михаил забрал у родственников в свой последний приезд, сунул в бумажник и забыл.

На фотографии отец, его друг дядя Коля и он, лет девяти. Дядя Коля в фуфайке и кирзовых сапогах — снимались около его дома. Отец в добротной шинели, в каракулевой шапке и получесанках — модная тогда была обувь. Он в тряпичной шапке-ушанке, в зимнем пальто и кирзовых сапогах. Михаил не помнил, что носил кирзовые сапоги. Вот резиновые, материны, на себе помнит хорошо. Стыдился этих сапог — женских — и запомнил! И не помнил он сейчас, когда и зачем приходили с отцом к дяде Коле, в какое точно время фотографировались — сколько ему здесь лет? Лишь смотрел и удивлялся простой и тоскливой мысли: «Неужто это было? Неужто это я?» Мальчик на фотографии очень напоминал сына, Степку. Он даже воспринимался именно Степкой: так же выставил ногу, чуть склонился на правый бок, улыбался… Улыбался похоже, но иначе. Мальчишка с фотографии был, по всей видимости, радостным, открытым, озорным! Степка так не улыбался. Хотя, сколь помнил Михаил, он в детстве никогда не казался себе особенно веселым и счастливым.

Фотографировала дяди Колина дочь, Надя. Она на отлично училась в школе, была высокой, хрупкой, бледнолицей. Всегда очень доброй и безупречно опрятной. Почему такие люди часто умирают в юности? После ее смерти фотоаппарат «Любитель» и все фотопринадлежности дядя Коля отдал тогда двенадцатилетнему Мишке. Он, конечно, был очень рад.

Теперь уже давно нет и отца — после его смерти скоро и переехали они с матерью из маленького своего родного городка в крупный, где жил престарелый одинокий брат отца. Жив ли дядя Коля? Михаил не зашел к нему в последний свой приезд на родину, даже не спросил о нем родственников. Все некогда. В ресторанишко успел наведаться, на шашлыки со своим школьным другом выезжал. Блаженствовали! Что ты!.. Товарищ теперь снабженец, большая фигура, все начальство в друзьях! Приехали — на берегу реки уже сухие дрова для костра уложены, ребята, прибывшие пораньше, шоферы начальников, только что зарезанного барана разделывают! Правда, покалывало иногда самолюбие и, как это говорят, классовое чувство, когда сели одним кругом начальники, друг Михаила и Михаил, а другим, в сторонке — шоферы. Михаил-то по своему положению должен быть там, в сторонке. Но… Хоть раз побарствовал!

Не зашел к дяде Коле. Не зашел и… к отцу. Ехал, рассчитывал памятник, оградку на его могилке покрасить. Были мысли и добрый памятник поставить. Да вроде с деньгами туго. Хотя того, что прогулял за отпуск, с остатком хватило бы на памятник из литого мраморного щебня! Гулять любим, праздновать! Вот истина! — как воскликнул бы философ. И институт Михаил поэтому не окончил, а не потому что семья, ребенок, как не раз говорил и даже Лариску укорял. Гулять хотелось! Балдеть! Это слово вошло в обиход во время его юности. Тогда много возникало модных словечек…

Лейтенант с интересом рассмотрел поданную Михаилом чужую визитную карточку, но звонить по указанному в ней телефону не стал. Позвонил куда-то в другое место: проверил данные Михаила — прописку и место рождения. Прочитал Михаилову писанину, расспросил. Вздохнул тяжко.

— Надоели эти семейные истории… Кто тебя задержал?

— Такой… молодой, угрястый. С собакой… Рольфом.

— А-а… — заулыбался милиционер, — Селезнев, ха!.. Артист. Можешь идти, свободен. Еще раз остановят, скажешь — уже был.

Михаил подумал было сказать, что неплохо было бы и увезти, коль зря привели, да не стал уж. Надоело все. Остро хотелось выпить. «Отвяжись — худая жизнь, привяжись — хорошая…» — звучало в голове на разные лады.