Э. М. Хоумс - Да будем мы прощены

Я читаю эти фрагменты, отражающие попытки Никсона пережить раннюю смерть двух своих братьев, Артура и Гарольда, а еще – собственный кризис веры. По контрасту с нервозным утром вторая половина дня приносит некоторое спокойствие. Я прошу ключ от мужского туалета, и мне дают запрограммированную карту, как ключ-карту гостиничного номера, говоря, что она действует десять минут. Туалеты роскошные, писсуары полны льдом – он щелкает, трещит, хлопает под моей струей. Говорят, что в уборных чище, когда мужчинам есть во что целиться.

Карта мне дает предлог пройти по коридорам, думая, как попали сюда документы Никсона. Каковы отношения этой «фирмы» с родственниками Никсона? Кто-то кого-то откуда-то знает. Тут всегда так: кто-то кого-то знает, с кем-то ты в школу ходил, с кем-то во дворе играл.

Описав пару кругов по фирме, я возвращаюсь в конференц-зал. Через секунду чихаю, и тут же появляется молодой человек с коробкой салфеток.

– Спасибо, – говорю я.

Мне напомнили, что за мной наблюдают.

В шестнадцать тридцать появляется Ванда.

– Тридцать минут до закрытия.

В без десяти:

– Десять минут.

Без пяти пять я кладу карандаш. Появляется Ванда, я ей показываю несколько страниц, начерканных карандашом на листах блокнота.

– Вы рассчитываете вернуться? – спрашивает она.

– Надеюсь. Это невероятно волнующее открытие. Я только-только приоткрыл крышку.

– Я передам миссис Эйзенхауэр, что вам понравилось.

– Спасибо вам. И за вашу помощь тоже. Доброго вам вечера.

Она улыбается.

Я еду домой, преисполненный еще большей любовью к Никсону, восхищаясь его разносторонностью, его тонкостью, его искусством в описании поведения людей. Останавливаюсь купить китайской еды, доезжаю до дома, устраиваюсь за столом в столовой и рассказываю все Тесси. Разговариваю с собакой, хлебая острый суп, и одновременно пишу с максимальной скоростью. Записываю все, что могу вспомнить, все изгибы мысли Никсона, глубины характера, юмора, такого темного и едкого, открывающего уровень рефлексии куда более глубокий, чем можно было предположить у Никсона по внешним признакам. Я думаю о том, как эти рассказы переопределят личность Никсона, изменят историческую науку – в частности, мою книгу. Пишу без остановки около часа, а потом вспоминаю соглашение о конфиденциальности и говорю себе, что сейчас я работаю только для себя, это черновой вариант, первые впечатления. Углубляясь, ловлю себя на желании описать характеры, текст детально. Я чувствую, будто мне заткнули пасть, облапошили, использовали, обвели вокруг пальца, и начинаю строить планы. Если родственники отрицают, что материалы существуют, если они не каталогизированы, то трудно будет что-нибудь доказать, куда-нибудь обратиться. Но меня не оставляет надежда, что Никсоны – люди разумные. Наверное, они захотят, чтобы я оставил его такого, как есть, во всей его славе и сложности. Сейчас интересно, какой будет следующий шаг. Есть у меня телефон Джулии? Пролистываю определившиеся номера. Терпение, говорю я себе. Пусть события идут своим чередом.

Телефон звонит.

– Добрый вечер, это мистер Сильвер?

– Вероятно. С кем имею честь?

– Джеффри Орди-младший, из фирмы «Вурлитцер, Пулитцер и Орди».

– Какой мистер Сильвер вам нужен?

– Простите?

– Джордж или Гарольд?

– Учитывая положение вещей, я делаю вывод, что Джордж в данный момент к телефону подойти не может, – отвечает он с некоторой досадой.

– Да, верно.

– Извините, что звоню так поздно.

– Ничего страшного, меня целый день не было.

– Я прямо к делу. Завтра в одиннадцать утра слушания в «Уайт-плейнз» по поводу автомобильной аварии вашего брата. Мы забыли вам сказать. Туда привезут и Джорджа – первое его появление на публике. Прессы будет полно.

– Завтра?

– Как я уже говорил, тот, кто должен был вас известить, просто забыл.

– У меня завтра ленч, очень важный, с человеком, которого я не могу себе позволить подвести.

– Я только передаю информацию.

– Звучит как нечто очень важное, но что при этом в более широкой перспективе можно и пропустить, – если это первое появление, то наверняка будут и другие.

– Верно.

– Одиннадцать утра, «Уайт-плейнз».

– Именно так.

– Джордж там будет.

– Подтверждено в суде графства.

– Я постараюсь. В следующий раз было бы приятно узнать заранее.

– Приму во внимание. Доброй ночи.

В эту ночь мне снится лежащий на полу Никсон в сером костюме и белой рубашке. Голова на взбитой диванной подушке, тело извивается из стороны в сторону, будто он пытается развязать узел. Здесь же Пэт, в красном платье, расхаживает по комнате, переступает через него. В этом сне Никсон пытается под платье заглянуть.

– Чулки, а трусов нет? – спрашивает он удивленно. – Это удобно?

– Да, – отвечает она.

Звонит телефон.

– Слушай, ты, сукин ты сын… – орет на меня голос без тела.

Я в ужасе. Это же он, Ричард Никсон мне звонит!

– Ну ты и наглец! – продолжает орать он, а я постепенно прихожу в себя. Это все-таки не Никсон, а отец Джейн. – Как подумаю про тебя или твоего братца, сразу противно становится.

Она меня соблазнила, говорю я про себя, но вслух этого не произношу.

– Я хочу, чтобы ты никогда не забывал, что натворил.

– Постоянно об этом думаю.

Но я знаю, что его это слабо утешит.

– Мы слышали, что дело идет к разрешению, катится своим ходом, будет слушание, пресловутый топор готов упасть, и, в общем, за детей волнуемся, – говорит он.

– Дети сейчас в школе.

– Хватит уже с них. Мы считаем, что они должны остаться в стороне от всего этого.

– Сейчас у них все хорошо.

– Мы считаем, что ты должен куда-нибудь их увезти.

– Я на позапрошлых выходных видел Нейта, в родительский день – он потрясающий спортсмен.

– Не надо, чтобы в них пальцами тыкали, когда все это будет происходить.

– И Эшли пару дней назад звонила. У нас был чудесный телефонный разговор – по-настоящему душевный. Будто мы вместе прошли через какое-то испытание.

– Ты, чмо, – говорит он. – Ты меня вообще не слышишь, что ли? Мы считаем, детей надо увезти из страны.

– Куда?

– Ты бы мог съездить с ними в Израиль.

– Они не говорят на иврите. И вообще едва осознают, что они евреи.

Тишина.

– Ох, дерьмо ты скользкое! – говорит наконец отец Джейн. – Ладно, про Израиль я пошутил.

– Ничего себе шуточка. Разве можно еврею шутить про Израиль?

– А спать с женой брата, пока брат в дурдоме, можно? Я вот что хотел сказать: ты их должен куда-нибудь увезти подальше, чтобы вся история им по мозгам не стучала. Без разницы куда.

– Не знаю, что сказать.

– Слушай, идиот, я тебе заплачу, чтобы ты их увез.

– Они в школе, – отвечаю я. – А по делу: если хотите их куда-нибудь увезти, так запланируйте себе отпуск и скажите мне, когда поедете.