Э. М. Хоумс - Да будем мы прощены

Что-то в самой Чинь Лан подвигает меня говорить, делать отступления, растолковывать. Это ощущается как вдохновение, как освобождение. И она, кажется, понимает, о чем я говорю.

Мы работаем бок о бок. Я объясняю, в каком виде хочу переписать документы, и говорю, что если ей что-то покажется непонятным, пусть тут же обратит мое внимание.

Каждый час Чинь Лан делает короткий перерыв на разминку. Вставая, она уговаривает меня поступить так же.

– Делайте как я, – говорит она, и я повторяю ее движения, текучие, как в возрожденном старинном танце.

– Как это называется? – спрашиваю я.

– Цигун, – отвечает она. – Я каждый день делаю. Кровь к мозгу идет, пробуждает правильную природу.

Я повторяю за ней, пока она не наклоняется назад так, что пальцами касается пола за спиной. После этого она поднимает в воздух одну ногу, за ней вторую. Чинь Лан стоит на голове и держит это положение.

– Как хорошо, – говорит она. – Как правильно.

Она встает на ноги, и мы работаем дальше.

Воскресенье, восемь тридцать утра. Я заезжаю за мальчиком. Тетка уложила ему большой пакет из магазина, набитый едой, контейнеры с металлическими вилками, ножами, салфетками и смену одежды.

– Он все время на себя проливает, – говорит она.

Рикардо пожимает плечами.

– Вы на скольких человек нам еды даете?

– Это немного. У него хороший аппетит, – говорит она.

– Тогда ладно. Я собираюсь привезти его обратно к шести – знаю, что завтра в школу. Вот мой сотовый – на случай, если надо будет с нами связаться. И если хотите, я могу отзвониться днем.

– Мы с мужем уезжаем на весь день, – говорит она. – Так что развлекайтесь.

По дороге к машине я спрашиваю у Рикардо, завтракал ли он.

– Да, – говорит он. – Но могу еще.

– Давай пару часов подождем? А пока поедем в парк и в мячик поиграем.

В парке Рикардо замечает группу ребят, гоняющих в европейский футбол. Видно, он тоже хочет, и я ему говорю, чтобы шел играть.

– Я с ними не знаком, – грустно говорит он.

Я иду с ним, встраиваюсь в группу отцов на краю поля и спрашиваю, может ли Рикардо войти в игру. Один из них свистит в свисток и кричит:

– Новый игрок на поле!

Я подталкиваю Рикардо в спину, и он бежит играть. Отцы стоят и обсуждают водонагреватели, зонный климат-контроль и прочие серьезные мужские дела. Я поддакиваю, киваю и присматриваю за Рикардо. У него координация – не люкс: спотыкается, падает на задницу после удара по мячу, – но другие ребята вполне его терпят в игре.

Когда игра прекращается, мы с Рикардо сидим на скамейке. Я ему предлагаю немножко потренироваться с мячом – наверняка у меня в подвале один найдется.

Рикардо отдувается, раскраснелся, старается отдышаться, копаясь в своем пакете с едой.

– Хочешь устроить пикник? – спрашиваю я.

– А давай ты будешь есть это, а я – из «Макдоналдса»? Моя тетя отлично готовит, но я же это ем каждый день.

Он протягивает мне что-то вроде эмпанады. Она начинена говядиной, луком, пряностями, которые мне трудно назвать. И хотя остыла до комнатной температуры, на вкус просто восхитительна.

– Ладно, – говорю я. – Поменяемся, но что тебе взять?

– Двойной чизбургер, большой пакет картошки и молочный шейк? – предлагает он.

– Чизбургер, маленькую картошку и без шейка.

– Ладно, – бурчит он расстроенно.

Мы идем в «Макдоналдс», потом в кино – там что-то в три-дэ для детей, и когда мне удается приспособиться к очкам и перестает тошнить, это оказывается здорово. Рикардо все время смеется своим забавным странным смехом, которым меня покорил, и лупит меня по руке, когда ему что-то нравится.

– У меня есть одно дело. Ты любишь ходить в хозяйственные магазины?

– Еще бы.

К бачку на втором этаже нужна новая ручка. Я ее нахожу, потом вижу, что мальчик рыскает по магазину. Через пару пролетов от него я смотрю, как он перебирает содержимое тех или иных коробок, потом копается в карманах. Первая мысль – что он что-то тащит из магазина, потом замечаю, что он пересчитывает мелочь.

– Сколько у тебя есть? – спрашиваю я, подходя ближе.

– Два доллара шестьдесят семь центов.

– А сколько тебе нужно?

– Два доллара девяносто девять центов.

– Плюс налог, – говорю я. – И что ты хочешь?

Рикардо показывает на зеленый фонарик в форме лягушки, который квакает, если нажать. Я даю ему доллар.

Довольно пожилой мужчина, бродящий меж гаек и болтов, говорит мне:

– Симпатичный мальчик.

– Хороший парень, – улыбаюсь я.

И тут он наклоняется и спрашивает Рикардо в упор:

– А где твой второй папа?

Рикардо не понимает.

– Вы что себе позволяете? – спрашиваю я, рефлекторно кидаясь на защиту Рикардо.

– Извините, не хотел обидеть. Просто решил, что вы из семьи с двумя папами. Обычно белых детишек разбирают гетеро-семьи, а геи получают остаток.

Я припираю этого типа к шкафу.

– Вы понятия не имеете, о чем сейчас говорите. Ни малейшего!

У меня в животе свернулся жгучий ком, и больше всего на свете мне хочется дать этому типу в нос. Никогда в жизни никого не бил в лицо, но сейчас, кажется, идеальный для этого момент.

– Мой отец погиб, – говорит перепуганный Рикардо.

Сообразив, что мое поведение пугает Рикардо, я отпускаю наглого мужика.

– Недоумок! – говорит он, стряхивая меня.

Я ему показываю палец – и этого тоже сто лет не делал. Хмырь с отвращением уходит.

– А что это значит? – Рикардо повторяет жест.

– Пожалуйста, больше так не делай, – быстро говорю я.

– Но ты же сделал только что?

– Да, но этого делать не следовало. От такого может быть масса неприятностей.

Мы идем на кассу, и я, пока кассирша сканирует покупки, беру пару световых палочек из коробки возле кассы – такого типа, как возят в бардачке автомобиля на аварийный случай. Одну покупаю себе, другую мальчику – сбросить нервную энергию.

– Так что это на самом деле значит? – спрашивает Рикардо, когда мы выходим.

– Что?

– Вот то, что я не должен больше делать.

– Это значит, что человек сильно раздосадован.

– А я думал, это вроде языка глухонемых или старой индейской азбуки жестов, – говорит он.

На улице я достаю световые палочки, они вспыхивают в свете гаснущего дня, как сабли инопланетян.

– Класс, – говорит Рикардо.

Я ему даю одну, мы изображаем дуэль, и нам весело. Я уже так не играл… да никогда я так не играл.

Потом, уже отвозя его домой, я говорю:

– Послушай, ты извини меня за то, что там в магазине было.

Рикардо пожимает плечами:

– Нормально. Ты за меня заступился.

И он меня обнимает – ну, может, в телевизоре видел, как мальчик обнимает взрослого, или как будто это сцена из «Два с половиной человека», простроченная грубым закадровым смехом.

– Давай еще раз так погуляем, и поскорее, – говорит он с жаром.