Ольга Коренева - Белая ласточка

— А вы к нам?

— А я к Козлу за молоком пришел, — сострил Оскар и сам по-глупому рассмеялся.

Тут, рядом с этой простецкой девушкой, он сразу освоился и чувствовал себя свободно. Словно он сам заразился от только что встреченного дядьки его добродушием и балагурством. А может, в этом доме сам дух был такой — веселый, простой и дружеский — и он сразу же охватил и Мухина. Однако его шутка — «к Козлу за молоком», он сам почувствовал, — была действительно глуповата, но девушка, казалось, этого не заметила.

— Да? — она взглянула на Мухина и вздохнула. — А вы знаете, у нас сегодня нет молока. Все ушло на еду... Да вы садитесь, — она подвинулась на ступеньке. — Может, чего придумаем.

Оскар сел рядом. Девушка протянула ему зеркало, а сама взяла расческу.

— Подержите вот так, ага?

Оскар приподнял зеркало, а девушка стала, глядя в него, причесываться.

— Да не так, повыше, повыше! Вот теперь так. — Она отвела его руку немного влево и вверх.

Ладонь ее была жестковатая и теплая. От волос и нежной здоровой шеи пахло парным молоком и сеном.

Она поплевала на гребень и принялась начесывать волосы.

— Ну, вот так, спасибо! — взяла из рук Мухина зеркало, отложила зеркало и расческу в сторону и протянула ему ладошку: — Познакомимся?

— Мухин. Ося.

— Галя... А вас... Вася? Ой! Я не расслышала, —. переспросила девушка.

— О-ся... В общем, Оскар, — передернул плечами Мухин, — такое имя...

С девчонкой было хорошо. Она разговаривала весело, удивляла Мухина простодушием. Чистое скуластенькое ее лицо все время вспыхивало улыбкой.

— Вы всегда здесь живете? — спросил Мухин.

— Раньше жила, а теперь я в городе, в общежитии, — она широко заулыбалась. — Я в техникуме учусь.

— В каком?

— А в строительном техникуме. Сейчас я на практике.

— Где? На стройке? — не сразу сообразил Мухин.

— Прям, на стройке! Тут наш лагерь недалёко, в лесу. Может, видали?

— А, видел, знаю, — соврал Мухин. Лагеря он не видел.

— Ну и вот. У нас танцы там каждый вечер, дачники приходят. А вы почему не приходите? — она посмотрела Мухину в лицо и расширила глаза. Мухин усмехнулся:

— А откуда вы знаете, что не прихожу?

— Чего-то я вас не помню.

— А вы всех помните?.. У вас, наверно, феноменальная память.

— Всех не всех, а вас бы запомнила.

— Э-э... — Мухин пригладил пятерней челку. — Правда?

— Ага. У вас запоминающаяся внешность. А вы женаты?

Мухин поперхнулся от неожиданности:

— И да, и нет...

«Ну и простота святая! — подумал он. — А почему «и да, и нет»? А ладно, пусть поломает голову». Он и сам не знал, почему он так ответил. «Ну и девчонка! Ну, дает!» Мухин хотел было презрительно пофыркать в душе, но, сам того не замечая, с интересом слушал самоуверенные реплики этой простушки, и уже ждал их, втянулся в игру. Девчонка не умолкала. Ясная, крепкая, вся на виду. Все это было так непривычно.

— Эх, — она откинулась и потянулась, — знаете, о чем я думала сейчас?

— Откуда же я могу знать?

— О наших ребятах.

— О студентах?

— Ага! Вот практика была у нас зимой. На стройке. Ой, вот смех-то был! У нас в бригаде шесть девчонок, из стройтеха нашего, — затарахтела Галя. — Значит, практика, зимние каникулы. Вот прораб и говорит нам: «Белите, ребята, стены», — она опять расширила глаза и приблизила к Мухину лицо.

«Странная манера кокетничать», — подумал Оскар.

— А в январе белить, это, значит, мартышкин труд. Стены не просохнут, и вся побелка отвалится. Мы и говорим: «Не будем, говорим, белить, не просохнут стены-то!» А он говорит: «Белите!» А мы: «Не будем!» А он: «Мажьте, а то практику не зачту!» А мы, — она еще больше удивленно округлила глаза, — а мы: «Ну и черт с тобой, не зачитывай!!!» Это по-тихому, конечно, а вслух: «Ладно, говорим, побелим стены, сам ответишь», и побелили.

— Ну, еще бы! — кивнул Мухин. — Раз начальство велит... Ты бы посмотрела, как в армии...

— Ты понимаешь, Оскар! Вот, говорим, побелка отвалится, сам будешь отвечать. А так и вышло. Она и отвалилась. Прораб говорит: «Белите снова!» Мы белим, а она обратно отваливается.

— Глупо! — Мухин захохотал. — Кукольный театр у вас, что ли?

— Чего глупо! Не глупо, а здОрово! — Галины глаза стали совсем круглые, как яйцо, от восторженного испуга.

Вообще, показалось Мухину, Галины глаза обладали способностью расширяться до бесконечности, по нарастающей.

— Белим — отваливается. Белим — отваливается, — повторила Галя.

— Ну, а дальше? — спросил Оскар. Не терпелось узнать, чем же все это кончилось.

— А вот, значит, так всё и белили, а она так все и отваливалась. Покуда практика не кончилась... Ух, и весело было!

Она обхватила руками колени.

— Ну, и ответил прораб? — спросил Мухин.

— Не-а. А чего ему будет-то? Поставил: нам — зачеты, кому надо — пол-литра! И порядок. А еще мы батареи ставили, — продолжала Галя. — Где ставили? — она опять округлила глаза и вытянула губы трубочкой. — В жилом доме... Вернее, ставят мужики да наши парни из техникума. А мы, девчонки, только сидим себе на подоконнике да песни поем. А работяги тяпнули раз, тяпнули два, да еще жильцы-то им в каждой квартире подносят...

«Зачем?» — хотел спросить Мухин, но Галя опередила :

— Это чтобы в комнате побольше секций поставили, чтоб теплее было. Ну вот и накачались. Все у них из рук валится. Стали батареи варить, а у них ка-ак сварка из рук вырвется, ка-ак полыхнет огонь во все стороны, прям гиперболоид инженера Гарина, все жильцы ка-ак побегут, паркет сожгли, кресло, обои — в дым, у одних был сервант заграничный — в дым закоптили... жуть! Вот была потеха!

— Ух ты!

— Ну, а потом уж мы, девчонки, после них мигом батареи поставили, — она послюнила палец и пригладила волосы на висках. — Во как. Не то что ваш брат.

— Да ну? — сказал Мухин. Мужская честь его была задета. «Однако, гордая, — подумал он. — Мастера, парни — все дураки. А вот девчонки всё могут».

— Ага, — Галя поджала ноги и подбородком оперлась о колени. Кожа на коленных чашках натянулась, розово заблестела, коленки стали сильными, квадратными, как лбы у собак боксеров. И вся Галя, видел Мухин, была не гибкая, но сильная, ладная.

Когда она вот так сидела, с ногами, на ступеньке, изгибы ее спины и ног еще больше показывали, какое это крепко сработанное тело. Хотелось глядеть на него, на Галины бедра и ноги, но Мухин стеснялся глядеть и отводил глаза.

— Вы очень интересно рассказываете, — сказал Мухин.

Почему-то они опять перешли на «вы», но не заметили этого.

Она повернулась, посмотрела широко на Мухина. Глаза были дымчатые. Он только сейчас это заметил.

— Ой, да ну, что вы, неужели вам интересно со мной? — она еще ближе пододвинула к нему лицо, расширив глаза.

Забавно это получалось у нее, как в кино. «Ей бы актрисой быть, — подумал Мухин. — Жанной Прохоренко. Да она, пожалуй, натуральнее... Смешная!»