Елена Георгиевская - Брошенный поселок

Работодатель давно перестал сюда приезжать: наверно, нашёл себе хабалку помоложе или с менее поганым характером.

Из цыганских ворот вышел щекастый лейтенант под руку с Саррой, пошептался с ней и направился на край посёлка.

На этот раз пришлось открыть. Мент долго осматривался, видимо, размышляя, к чему придраться.

— Паспорт, пожалуйста.

— У вас есть ордер на обыск? — поинтересовался Феликс.

— Нет. Тут ваша соседка, старушка, говорит, что вы психически больной, и что у вашего дома шприцы валяются.

— Шприцы везде валяются. Как я понял, это специфика вашей области. А почему больной?

— У вас же телевизора нет. Это ненормально.

— Покажите мне, пожалуйста, научные статьи экспертов, доказывающие, что просмотр новостей по интернету, а не по телевизору — признак психического заболевания.

— Кстати, вот… про интернет. Наш хакер вас в поисковике набрал. Оказывается, вы книги пишете, а ещё один человек пишет, что вы псих. — Мент с детским любопытством уставился на собеседника. Вот бы взять и уебать.

— Мало ли кто что болтает в сети, это завистливый графоман один сказал, которого я поругал за бездарность.

— А что, есть такое литературное слово — «графоман»?

Нету, сука, нету. Есть только слова «мент», «вертухай» и «зона».

— На учёте в диспансерах этой области я, как вы, возможно, уже выяснили, не состою, — вежливо ответил Феликс. — Какие ещё будут претензии?

— Не выяснили. Запрос подадим.

— Спасибо вам большое, я несказанно рад. Вышлите мне, пожалуйста, копию заключения на память, если я к этому времени не перееду.

После мента остались грязные следы и окурок «Дуката» в прихожей. Что, подумал Феликс, не удалось тебе за мой счёт развлечься, обидно? Впрочем, если бы скотина в погонах по-настоящему хотела развлечься, она бы привязалась к чему угодно, просто очередная цыганская благодарность повысила ей настроение.

Феликс был почти уверен, что на ментовских компьютерах установлен только эксплорер, а ментовский хакер умеет максимум брутить, да и то — через пень-колоду. Однако живут же люди, и взятки им дают. Долго ли они так проживут — отдельная тема.

Зачем ты здесь, спрашивает она.

Остановился подумать. Мне легко останавливаться: я не боюсь, что меня где-то сильно задержат, что обрасту вещами. У меня же всё на флэшках: бумажные книги и письменные принадлежности ненавижу, ножи с собой возить легко, остальное можно купить на месте.

Зачем именно здесь? Я забыла, как разговаривать с людьми, я хотела помнить на этом языке только «да» и «нет», а теперь, мне кажется, знаю, что так не надо.

Это совпадение, говорит он. [иронически] Хочешь сказать, что это судьба, что я здесь ради тебя, чтобы тебе было где спрятаться?

Я плохо понимаю, что такое судьба. Мне не нужны люди. Я бы вернулась в Германию только потому, что мне здесь неудобно.

Домой, к маме, продолжает иронизировать он.

И она смотрит на него с некоторым даже изумлением. Как ему в голову пришло, что она хочет «домой», «к маме»? Мне всё равно, говорит она, мне с матерью тоже не о чем разговаривать, просто в той стране больше денег, и посторонние не так лезут в чужую жизнь. Моя мать дура, а отец — сумасшедший, а я не знаю, кто я. Мне хочется изобрести панель управления, где будет на всякий случай кнопка уничтожения всей системы цифр. Если ты научился уничтожать цифры, то рано или поздно доберёшься до людей.

А братья и сёстры?

Дети, говорит она, бегают и орут. За ними надо следить. За детьми скучно следить, они глупые. Если их оставить в покое, они сами быстро умрут, а взрослые — совсем другое дело.

И ещё говорит: ты жаловался, что какая-то женщина тебе мешала. Я могу взломать её почту. Хочу потренироваться, а то скоро забуду, как это делается.

Нет, я не жаловался, отвечает он после недолгой паузы.

Извини, я иногда забываю русский язык. Нужно другое слово. Не знаю, какое.

(Угнанный мыльник Нади Розенталь, к слову, почти пустой.)

Я бы мечтала вернуться к матери, если бы она была похожа на Диаманду Галас, говорит она и смеётся.

У таких, как Диаманда Галас, не бывает детей.

А когда ты допишешь свою книгу?

Не знаю. Может быть, я её сотру. Если ты научился уничтожать собственные книги, то рано или поздно доберёшься до людей. Видишь, нас тут никто не трогает. Они чувствуют, что лучше не надо.

(Остановился подумать.

Значит, там только проблемная мамаша-акушерка, к которой девочка не хочет возвращаться. А неплохо было бы уехать в Германию. Значит, не получится. Он и дня не выдержит в семейке дебилов.)

Юлиана попыталась разобрать каракули на тетрадном листке — бесполезно. Если бы она интересовалась поэзией, сказала бы, что это похоже на визуальные билингвистические стихи, но это была всего лишь домашняя работа. Похоже, старшеклассники сами не понимали, что пишут. Детей надо учить набору в ворде с третьего примерно класса, а такое рукописание — только перевод бумаги и нервов.

В этом классе почти все были из семей переселенцев или азиатских мигрантов, все какие-то пришибленные, даже матом ругались смущённо и с вежливой интонацией. Кроме Карины, стройной пятнадцатилетней армяночки, — ей была свойственна ласковая наглость. Немецкий язык ей, конечно же, на хуй не всрался, на уроках она спала, изысканно хамила Юлиане и писала эсэмэски.

Ну, вы же знаете, кто мой отец, однажды намекнула она. Все знали, кроме Юлианы.

Отец, директор магазина, предложил позаниматься с дочерью после уроков. Учителя ходят на дом к детям приличных людей, но в каменном салатово-зелёном доме с декоративными башенками, по слухам, наблюдались скандалы и прочий компромат, который нельзя выносить за порог. А возможно, жена приличного человека (расплывшаяся корова) не хотела видеть рядом молодых женщин.

— Я вместо «früher» уже читаю: «führer», — капризно сказала Карина, — можно выйти?

— Если хочешь, можешь вообще пойти домой, — холодно ответила Юлиана.

— Вам папа доплачивает за то, чтобы вы тут сидели, а не за то, чтобы я шла домой.

— Тогда выйди, вернись и читай дальше, — сказала Юлиана, понимая, что так с подростками нельзя, но как надо — не имела ни малейшего представления.

— Да ну вас на фиг, — девчонка тряхнула кудрями, проплыла мимо учительского стола, как новая яхта — мимо захламлённой туристами Куршской косы, и хлопнула дверью. На парте остался валяться недешёвый телефон. Юлиана подождала несколько секунд и взяла его. Переписку врага надо изучить.

В папке «Сообщения» нашлись новые немаловажные вещи (Ира, номер 8911-…):

«Карина, положи мне денег на телефон, а я тебе ммс-ки вышлю, ну прошу, зая, в последний раз, я больше не буду просить! я думала ты обидилась, а эта сволочь лежит рядом и даже трахнуть меня нехочет! а я хочу ужасно, моё тело требует этого! а ты мне 500 не одолжишь, потому что он все деньги у себя спрятал, я уже незнаю, где искать! вот пишу, думаю о тебе, а деньги кончаются, я уже чуть ли не реву, Карина, умоляю, пришли денег, я с ума сейчас сойду! он такая сволоч».