Сергей Марьяшин - Нф-100: Роботы божьи

Миллионы размороженных стали огромной проблемой для своих стран. Лишившиеся семей, близких и всего, что им дорого, потерянные и несчастные, они рассеялись по городам в тщетной надежде обрести новый смысл жизни, раз уж им не позволили сбежать от мира и самих себя.

Самым ужасным открытием для Сурмилова и его размороженных собратьев стал их общественный статус: в новом мире они оказались людьми второго сорта. У них не было чипов. Ворцелевский чип в голове служит ключевым условием для включения в современное общество. Без чипа не подключить друггла - а без друггла недоступно все остальное. Без него невозможно получить достойную работу, нельзя жить культурной жизнью и даже просто полноценно общаться.

Не имея встроенных чипов, размороженные пополнили армию социальных неудачников и инвалидов. Их было много, но все же недостаточно для того, чтобы стать заметной силой в обществе и отстаивать свои интересы сообща. Они разбежались, попрятались по углам и выживали, кто как мог. Профессии, которыми они владели в прошлой жизни, давно перестали существовать. Несчастным оставалось доживать свой век на пособиях по инвалидности и безработице. Сама жизнь вытолкнула их на обочину общества, где они влачили жалкое существование, скатываясь все ниже и ниже. Многие превратились в хронических наркоманов и алкоголиков; иные кончали с собой. Их трудности, поначалу вызывавшие большое сочувствие, вскоре стали всем безразличны. Семи лет оказалось достаточно, чтобы люди привыкли к живущим с ними рядом "отморозкам" и перестали их замечать.

Сурмилову повезло больше других. Изучая чужой мир, в котором он против воли очутился, Мишка безошибочно выбрал свое убежище. Им стала Церковь адвайты - уважаемая и влиятельная в прошлом организация, чьи лучшие дни, к сожалению, миновали. Его привлекло название: в юности, задолго до замораживания, он придерживался нетрадиционных религиозных взглядов, примкнув к малочисленной тогда еще секте поклонников адвайта-веданты. В то время адвайта, что в переводе с санскрита значит "недвойственность", была учением о нереальности объективного мира и единственно сущем Едином, кроме которого никого и ничего нет.

Услышав знакомое слово, Мишка отправился в ближайший храм. Им оказался храм Церкви адвайты в Звенигороде, куда ходили Егор с родителями. Петр Авдеев, местный священник-настоятель, пожалел бедолагу и взял его под свою опеку. Он нашел Мишке несложную работу - первую в длинной череде брошенных работ - и познакомил его с Егором. Священник надеялся, что Егор поможет Сурмилову вписаться в современные реалии. Быстро распознав трудный характер отморозка, Егор всеми силами уклонялся от неудобного поручения, но из уважения к священнику был вынужден уступить. Так Мишка стал его "другом" и общественной нагрузкой.

Сурмилов уверял, что он человек легкий и приятный, а некоторые шероховатости характера вызваны исключительно синдромом отмены табака - растения, которое в старину употребляли путем вдыхания продуктов его горения. По словам Мишки, в то время курили почти все. И действительно, многие отморозки, подобно ему, большую часть времени пребывали в мизантропическом настроении.

Слово "табак" Егор знал. До знакомства с Мишкой он был уверен, что это старинный овощ, по непонятным причинам запрещенный к выращиванию. На самом деле, причины очевидны: после Потопа вся плодородная почва отдана под амарант, сорго, рапс и камелину. На менее важные культуры не хватает земли.

Сурмилов был неплохим парнем, но особенности характера делали его трудным партнером в общении. Природа щедро, сверх меры одарила его угрюмостью и особым типом мрачности, свойственным людям, всегда точно знающим, что правильно и что неправильно, и с горечью наблюдающим, как жизнь ежечасно разбивает их представления вдребезги. Он был тяжелым человеком, разочарованным и эгоистичным. Но знал об этом лишь тесно общавшийся с ним Егор.

Окружающим Мишка казался очаровательным бездельником. Среди его достоинств числились редкий в нынешние дни интерес к политике и умение надрывно петь старинные романсы под небрежный гитарный аккомпанемент. Последнее оказывало магическое воздействие на девушек, они находили Мишку романтичным. Отморозок без всякого чипа имел успех, о котором застенчивый Егор не мог и мечтать.

В последнее время они редко общались. Сурмилов освоился в современном мире и больше не нуждался в поводыре. Егору же давно надоела необходимость опекать его и он был рад избавиться от обузы. Вопрос, кажется, закрылся сам собой, но Авдеев считал иначе.

Священник беспокоился о Сурмилове. Ему казалось, что тот по-прежнему нуждается в правильном наставлении и помощи. Иногда Мишка надолго исчезал, никого не предупредив. И тогда Егор оказывался вовлеченным в раздражающе бессмысленные поиски - бессмысленные, потому что Сурмилов всегда обнаруживался, целый и невредимый. Обычно он находил приют у какой-нибудь дамы, у которой жил до тех пор, пока она не узнавала его поближе и не выгоняла, устав от мишкиного занудства и полных самосожаления монологов о разрушенной судьбе и жестокости окружающего мира.

Вот и сегодня, Авдеев ждал Егора, чтобы обсудить, как помочь Сурмилову наладить нормальную жизнь - или хотя бы устроить его на очередную работу, которую тот бросит через месяц-другой. В действительности Мишка искал источник постоянной ренты или спонсора, но священник предпочитал этого не видеть, он желал думать о людях хорошо.

Егор вздохнул, жалея о пропадающем напрасно дне, и принялся собираться. Вместо любимых невидимых штанов он натянул желтые джинсы: адвайтическая месса подразумевала сдержанность во внешнем виде. Подойдя к встроенному в стену гардеробу, Егор задумался. После долгих колебаний он выбрал перламутровую рубашку с прозрачной спиной. Клейкие точки на отворотах рубашки мгновенно нашли друг друга и она оказалась застегнутой - как обычно, неправильно. Одна точка была пропущена, из-за этого рубашку перекосило. Привычно выругавшись насчет новых технологий, Егор одел заряженые с вечера роликовые ботинки, включил их и вкатился в лифт, на ходу расклеивая точки и соединяя их правильно.

Выкатившись из лифта в вестибюль, он сходу угодил в толпу соседей. Прожив в этом доме несколько месяцев, Егор не знал никого из них. Проживи он здесь и десять лет, ничего бы не изменилось. Небоскреб на Таганке, где Егор снимал помещение-трансформер, вмещал десятки тысяч квартир. Общих площадок не было, лифты выходили прямо в квартиры. Вестибюль на первом этаже - единственное место, где встречались жильцы - в часы пик напоминал кишащий пассажирами вокзал. В толпе Егору иногда попадались примелькавшиеся знакомые лица, но он никогда не заговаривал ни с кем из них.