Владимир Бартол - Против часовой стрелки

Мальчик понимает, что мелодия не находит, никак не находит выхода из баяна. Нет, без электричества не выйдет. Надо помочь мелодии, заключенная в тесных мехах она не может чувствовать себя по-настоящему хорошо, она хочет наружу, думает мальчик. Да, электричество; без электричества она не сможет освободиться.

В шкафу, где отец прячет инструмент, мальчик ищет электрический кабель. Он долго вертит в руках баян, но нигде не находит подходящего разъема. Сначала он за это винит темноту, но, наконец, понимает, что делает что-то неправильно: кабель нужно приладить, присоединить к баяну, и тогда ошибки не будет. Ножом, который он хранит под подушкой на тот случай, если вдруг еще когда-нибудь придет тот черный человек, который иногда по ночам склонялся над ним и дышал на него своим горячим дыханием так, что мальчик кричал, и кричал, и кричал… Этим ножом он перерезает кабель на том конце, который не втыкается в стену, и оголяет каждую проволочку отдельно. Затем наощупь прикрепляет проволоки к верху баяна, пока, наконец, ему не кажется, что все соединено и все готово.

Когда втыкает вилку в розетку на стене, он слышит шум на лестнице. Да, это отец возвращается домой. Сейчас он наступает на каждую ступеньку, затем будет долго-долго пытаться вставить ключ в замочную скважину; потом он отопрет замок, откроет дверь и войдет. Мальчик знает, что его ждет, и это его парализует: он забывает о баяне, забывает о нотных листах, разложенных на пюпитре, забывает о супе из пакетика, который он должен был бы сейчас высыпать в кипящую воду, ведь отец захочет поесть, когда придет домой.

Он забился в проем между шкафом и стеной, туда, куда ставит баян, и надеется, что все обойдется, как обходится иногда, когда у отца нет сил для прослушивания его игры, что он доберется до постели и заснет, даже не стянув ботинки с ног. И мальчишке останется только лишь аккуратно их с него снять.

Отец входит в комнату. Что-то бормочет себе под нос. Наталкивается на стол, сбивает стул так, что тот переворачивается и с грохотом падает на пол. Мальчик забивается еще глубже в проем у стены, в глубину, из которой, надеется мальчик, отец не сможет его достать. Ведь если он его достанет, то потом, мальчик знает, потом будет плохо, потом уже все не так быстро кончится.

Хотя комната проросла мраком, отец замечает лежащий на полу баян. Бурчит что-то очень короткое и наклоняется к нему, чтобы поднять, но когда он берет его в руки, начинает сильно трястись, откидывает голову назад, танцует в необычном ритме, и это длится и длится. Затем баян выскальзывает у него из рук. Когда он ударился об пол, меха хрипло застонали, а отец сел около него. Изо рта у него потекла слюна.

Мальчик ждет. Сцена ему противна, отвратительна, но он видит ее не в первый раз. Мальчик думает о том, что в этот раз отец просто не дошел до постели. И это тоже уже не в первый раз — не всегда ему это удается. Тогда и ботинки не нужно снимать, ведь так отец не испачкает постель.

Отец долго не шевелится. Мальчик думает, что же ему делать. Обычно отец через некоторое время начинает храпеть, что-то бормотать, вскрикивать. А сейчас ничего. Ничего. Не шелохнется. Мальчик начинает понимать, что сейчас все по-другому. И сейчас он не знает, что делать.

Наконец он вылезает из своего убежища, выдергивает кабель и прячет его обратно в шкаф. Отец всегда ему говорит, что надо убирать за собой, иначе ты зарастешь грязью и пылью, убираться нужно, убираться, стереть грязь и пыль. И долго-долго он стирает с его тела пыль до тех пор, пока мальчик не начинает дрожать под струей холодной воды, ведь теплая уже давно кончилась. А потом отец берет его на руки и относит в постель, и рукой прикрывает ему глаза, и потом мальчик чувствует, что отец долго-долго смотрит на него. И мальчик знает, что отец желает ему спокойной ночи и прекрасных снов, чтобы не было никакого черного человека и никакого горячего дыхания на щеке.

Мальчик долго-долго смотрит на отца, но отец все еще не шевелится. Мальчик думает. Так не может быть всегда, думает он. В конце концов, он берет ключ из нагрудного кармана отца. Хотя иногда отец подолгу не может найти замочную скважину, он всегда быстро и аккуратно убирает ключи на место. Всегда. Мальчик уже пробовал открыть дверь, когда был дома один, открыть дверь и уйти в Африку за гитарой, но никогда, никогда не добирался до ключей. А окна были высоко, у него начинала кружиться голова, когда он смотрел сквозь них, внизу была бездна, которой не было конца.

Мальчик стоит на лестнице, медлит. У него сжимается сердце, ведь уже очень темно, даже если бы был день, мальчик не знает дороги. Ни одной дороги он не знает, всегда его сопровождает отец, когда нужно выйти из дома, в школу. Однако мальчик знает, выбора у него нет. Есть одна единственная возможность: он должен поискать маму. Он спросит на углу, может, кто-нибудь ее знает. Он помнит ее имя, часто повторяет его, с тех самых пор как она ушла и оставила тот листочек. Кто-нибудь ведь должен ее знать. Если не на этом углу, то на следующем, или на следующем, за каждым ведь есть еще один. Раньше или позже он придет к ней. Он знает: он должен. Он должен прийти к маме. Она знает, как быть дальше, она скажет ему, что произошло. И возможно, возможно, он уговорит ее купить ему электрическую гитару.

В моей комнате, говорю я. В моей постели. Так не пойдет. Шум воды прекратился. Дай мне, пожалуйста, полотенце, говорит она. Мы же не можем так разговаривать: я голая, а ты в сером твиде.

Я хочу сказать: ну, пожалуйста! Я хочу сказать: ну послушай же, что я тебе скажу! Не говорю, бормочу: полотенце? Вижу, как скользит ручеек по ее груди, капелька истончается, пропадает. Думаю: капнет еще?

Да, полотенце. За тобой. Повернись. То, то розовое.

Сглатываю. Розовое как верхушечки ее грудей. Ощущаю рукой мягкое, отпускаю.

Ее плечи выглядывают из-за хлопковой преграды. О чем ты хотел поговорить?

В моей комнате, говорю я. В моей постели.

Так не пойдет, думаю я. Так я уже начинал, а потом она попросила полотенце. Надо как-то по-другому, по-другому.

Вижу на кафеле змейки ручейков. Капилляры. Чувствую, как в висках, на лбу, на шее бьется пульс. Я знаю, надо что-то делать. Я знаю: надо сказать.

Пожалуйста, говорю я, почему же ты не вытираешься, когда выходишь из ванной? Зачем тебе вообще полотенце?

Мой голос решителен и самоуверен. Ричард Бёртон, играющий Тито [6] Знаменитый английский актер Ричард Бёртон (1925–1984) исполнил роль маршала Иосипа Броз Тито в фильме «Пятое наступление» («Cytjecka», Югославия, 1973, режиссер Стипе Делич). .

Смотрю на нее: и ей тоже так кажется?

Она смотрит на меня. Я жду: что она скажет? Как будет оправдываться?