Владимир Бартол - Против часовой стрелки

Мальчик представляет себе то, что должно произойти, и на глаза наворачиваются слезы. Хуже всего то, что он любит музыку. Когда вечером он ложится в постель, он зажмуривается и представляет, что он — это тот ребенок в белом костюме с бабочкой, которого показывают по телевизору, как на сцене зала консерватории он держит скрипку и кланяется, а слушатели восторженно ему аплодируют. Но в действительности все по-другому: единственный его слушатель — отец, и тот не аплодирует от восторга.

Мальчик знает, в чем причина, он знает, почему никак не может найти нужные звуки. Его приворожила электрическая гитара. Которая повсюду. У которой есть все правильные звуки, и ни одного из них она не оставила его баяну. Которая влезла к нему в голову и наполнила ее равномерным шумом, которая не выносит конкурентов. Именно поэтому его разрозненные звуки не могут слиться в мелодию. Ведь им не позволяет этого электрическая гитара. Которая никогда не ошибается. Это он тоже видел по телевизору. Видел, как все началось. Где-то далеко, в Африке, черт заиграл на гитаре и заколдовал ее так, что на ней не мог играть никто другой, кроме ее владельца. Всех других поражало громом. Сжигало, испепеляло. Они исчезали. И поэтому гитары опасны. Электрическая, самая сильная из них, еще опаснее. Если, конечно, она не предназначена для тебя, только тогда.

Мальчик думает: если бы у него была электрическая гитара, настоящая, тогда б он смог. Она предназначалась бы для него, и он смог бы заиграть без единой ошибки. И отец не вынул бы ремень из брюк, а протянул бы к нему руки и привлек к себе, и сказал, что гордится им. И слушатели бы аплодировали, а он бы поправил свою бабочку, прижал скрипку к белому костюму и ушел со сцены, назад в свою комнату, где его ждут игрушки, на которых, пока он разочаровано прокладывает себе путь через белые и черные клавиши, не переставая, собирается пыль. И потом он отложил бы скрипку и играл с ними. С облезлым медвежонком, к которому мама приколола листочек, где написала, что уходит, но очень скоро придет за ним — сразу же — и что она его любит. И с куклой Барби, которую забыла сестренка, когда мама взяла ее с собой, хотя именно с ней и ни с кем другим та могла так долго разговаривать. И с другими игрушками, со многими другими, которых у него пока еще нет.

Мальчик знает: это сон. Все эти мысли, вместе с которыми проходит время с баяном в руках, пусты. Единственное, что реально, это две скрипящих коробки и лист на пюпитре, на котором нельзя разобрать мелодии. И электрическая гитара в его голове. Которая знает все мелодии и для которой открыты все дороги.

Мальчик спрашивает себя: как отец угадал, что электрическая гитара так опасна? Как он узнал, что ее нельзя ему покупать, когда он его просил? Как он узнал, что из нее будет вырываться огонь, если она попадет мальчишке в руки? Он сказал, что на этом баяне играл он, и его отец, и его дед, и что не будет гитары в этом доме. Он имел в виду — в этой комнате, ведь они живут в комнате, а не в доме, но мальчик его понял. И удивился. Да, отец знает музыку, он приносит ему новые и новые нотные листы и кладет их поверх прежних, корпеть над которыми его сын уже изнемог. Но знает ли он тайну электрической гитары, которая скрыта ото всех и лишь ему, мальчишке, открылась? Да, однажды он рассказал друзьям о том, как электрическая гитара может оживлять мертвых и сотрясать живых так, что в них не остается больше ни капли жизни. Они только хихикали и перемигивались. Когда же он замолчал и отошел, они шептались за его спиной о том, что его долбануло. Да-да, он отчетливо слышал: долбануло. Но ведь его ничто и никогда не долбало, ничто и никто, кроме отца. Он понимал, что это значит: они думали, он не в своем уме. Что с ним не все в порядке. Мальчик сжимал кулаки и молчал. И думал про себя: если бы у него была электрическая гитара, он бы им показал. Они думают, что электрическая гитара лишь предмет, из которого те, кто умеет, извлекают звуки. И что эти звуки лишь то, чем кажутся: простые звуки. Что они понимают! Они не знают, что у электрической гитары есть свое настроение, своя жизнь, и что с ней ты должен быть осторожен. Очень осторожен.

Мальчик смотрит на баян в своих руках, на этот холодный, мертвый предмет, который тяжело выдыхает из себя безликие звуки. Как он его достал, бросил бы его на пол и прыгнул сверху! Может быть, это бы изменило его. Хотя из баяна никогда не выйдет электрической гитары. Как и из него самого, мальчик это знает, никогда не выйдет того ребенка в белом костюме с бабочкой, который на сцене зала консерватории держит в руке скрипку и кланяется, а слушатели восторженно ему аплодируют. Так и из отцовского ремня никогда не выйдет маминого сладкого пирога, который она пекла каждое воскресенье до тех пор, пока отец еще отпускал ее из дома, чтобы она могла купить что-то для выпечки.

Мальчик снова и снова подбирает все ту же неясную мелодию. Не идет, не идет. Клавиатура убегает от него, и мальчик знает, что он ее не одолеет. Где-то в уголке, в уголке комнаты, в уголке его головы, в уголке космоса, его стережет электрическая гитара.

Электричество дает силу всем вещам, ничего удивительного, что без него мальчик ничего не сможет. Без электричества больше нет музыки. Ничего удивительного, что мелодии раскрошены, и пальцы заплетаются. Ему была бы нужна электрическая гитара, думает мальчик. Или хотя бы электричество. Оно дает силу вещам.

Мальчик внимательно прислушивается к тишине лестницы. Пока не слышно приближающихся твердых шагов его отца, но это продлится еще недолго, и он придет. Мальчик знает, что отцовский гнев растет, знает, что он уже давно слишком велик для него. Мальчишке плохо, ведь он знает, что отец его любит, и чувствует, как велико должно быть его разочарование, когда он вновь и вновь слушает эти безнадежные поиски мелодии. Мальчик вспоминает, что раньше отец часто брал его с собой, когда уходил из дома, и что потом они вдвоем часами ходили по городским улицам и ничего больше не делали, и что было так хорошо, когда отец обнимал его за плечи. Только однажды, когда они с отцом пришли домой, больше не было ни мамы, ни сестренки, а только облезлый медвежонок и кукла Барби. И листочек, где было написано, что мама сразу же придет. Но она не пришла. Ни сразу, ни позднее, хотя он ждал.

Отец ему объяснил, что мама и сестренка ушли потому, что женщины не знают, что такое долг, и что они двое теперь должны идти по жизни одни. Но мальчишке казалось, что все равно они могли остаться там, где жили раньше, а не переселяться в другой город, в котором отец отправил его в новую школу. И на дверях теперь было другое имя. И его самого отец теперь называл другим именем, которое ему вообще не нравилось, не то, что прежнее, хотя прежнее он уже забыл. Там, где они были раньше, квартира была больше, и люди были приветливее. Часто кто-нибудь спрашивал его о маме, куда она пошла, и передавал ей привет. Сейчас не было никаких приветов, и никто не знал, что у него вообще есть мама.