Луиза Вильморен - Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси

Ее ладони раскрылись, и в их глубине блеснули, словно протянутые навстречу неизвестности, два бриллиантовых сердца.

Посланник и г-н де… посмотрели друг на друга.

— Она умерла, — сказал г-н де….. — Возьмите себе сердце, которое она вам протянула. Второе я возьму себе.

Посланник взял сердце, отданное ему г-жой де….. Он поцеловал руку умершей и быстрыми шагами вышел из комнаты. Он отправился к ювелиру.

— Повесьте это сердце на золотую цепочку, — сказал он, — а цепочку повесьте мне на шею. Сделайте это немедленно. Я не могу ждать.

Вернувшись к себе, он отдал приказание сейчас же укладывать вещи, разослал несколько депеш и покинул город.

Второе сердце г-н де… положил на грудь своей жены, рядом с ее сердцем Затем он вызвал няню, и скоро комната наполнилась шуршанием юбок и горестными вздохами. Зажгли столовые свечи, которые горели погребальным светом. Г-н де… вызвал своего портного и, не считая нужным ничего объяснять, заказал себе траурный фрак.

Селеста (Нижний Рейн)

Октябрь 1950 года

Каждый раз, когда речь заходила о любви, господин Зарагир говорил, что любить — значит придумывать, и еще говорил, что любовь сперва овладевает воображением, а потом уже завоевывает сердце. Он был мужественным и волевым человеком, и при этом лишенным какого-либо тщеславия или высокомерия. Детство его было трудным и вспоминал он о нем, как о печальном и мрачном мире, откуда он рано бежал, чтобы завоевать себе иную жизнь. Он познал приключения, труд и успех. Наблюдательность у него была развита еще сильнее, чем чувства, и именно она помогала ему составить состояние, а в дальнейшем — сохранить его. Он считал, что благополучие ему принесли здравомыслие и успех в делах сердечных, хотя многие полагали, что это — результат везения, то есть моральной неуравновешенности судьбы человеческой.

Г-н Зарагир жил в Южной Америке. Там он основал несколько крупных компаний. Был он человеком простым и не примыкал ни к каким кругам. Под холодной внешностью его угадывался ровный огонь, из которого, однако, порой вырывались мимолетные языки пламени, за что его считали мужчиной чувственным и непостоянным, тогда как на самом деле он верил в настоящую любовь и ценил в ней не только физические наслаждения.

На женщин производили впечатление его внешность, его богатство, его репутация мужчины умного и обходительного; дамы, завидев его, пытались поймать взгляд и если они казались ему хоть сколько-нибудь приятными, он улыбался им в ответ улыбкой, тут же покоряющей их сердца. Он не был к ним равнодушен. Правда, занятый и озабоченный выражением самых различных тенденций, идей и собственных способностей, он чувствовал себя не очень комфортно в положении мужчины, обожаемого с излишней страстью, склонен был проявлять осторожность, и, поддаваясь некоторым соблазнам, умея быть нежным и выглядеть терпеливым, но как от огня бежал от упреков и воздерживался давать любовные клятвы. Его избранницу пьянили обычно надежды и гордость, ей тут же чудились миражи, но слезы сомнений постепенно их размывали. Полюбить его значило сожалеть о нем, его поцелуи не устраняли отчужденность в главном, под обходительностью угадывалась тяга к свободе, а в его верности чувствовалась независимость. Он возбуждал аппетит и приглушал его, и из-за его неуловимости женщинам хотелось присвоить его. «Требуйте от меня чего хотите, кроме обещаний», говорил он им, а когда измученные неопределенностью, они, желая получить залог своего господства, начинали предпочитать поцелуям дорогие подарки, он входил в их положение и, полагая, что такое благоразумие заслуживает вознаграждения, посылал им перстень с бриллиантом. К этому подарку на память он прилагал короткую записку: «Моя эмблема — солитер. Символ печальный, найдите себе другой. Примите же мою эмблему и забудьте ее. Считайте, что это — прощальный поцелуй».

Мужчины из принципа осуждали его, но втайне восхищались подобной непринужденной манерой выбирать и обретать свободу. Женщины сохраняли в сердце ностальгию по чудесной любви и с улыбкой, сохраняя хорошую мину при плохой игре, сравнивали г-на Зарагира с неприступной крепостью. Между тем, они ошибались. Г-ну Зарагиру шел пятьдесят шестой год, когда, во время одной из своих поездок во Францию, он по уши влюбился в невесту Луи Дювиля, сына лучшего своего друга. Что может быть печальнее.

Отец и сын Дювили занимались торговлей зерном и вместе руководили давно основанным в провинции торговым домом. В полном согласии вели они свои дела в коммерции, с серьезным добродушием и мягкой властностью. Такой же выглядела и их личная жизнь. На этом их сходство кончалось, в остальном они не были похожи. Господин Дювиль нашел свое счастье под сенью чувства долга и в уважении традиций, тогда как сын его, Луи Дювиль, черпал удовольствие из источников менее строгих и каждую неделю проводил свой досуг в Париже, в обществе красивых женщин и друзей, таких же богатых и щедрых, как он. Он имел квартиру на левом берегу Сены. Луи Дювиля нельзя было причислить к богеме, но скромностью он не отличался, сменил много любовниц, с точки зрения родителей очень опасных. Такое поведение сына внушало им беспокойство. Они боялись, что он либо женится на девице из бог знает какой среды, либо безумно влюбится в замужнюю женщину, которая помешает ему создать семью, подобную той, в которой он вырос. Впрочем, они никак не проявляли досады или расстройства, не приставали к нему с призывами следовать их примеру, сумели сохранить его доверие и составляли втроем счастливую семью.

Их деревенская усадьба называлась «Вальронс» и была построена еще при Консульстве. Находилась она недалеко от города, куда им приходилось ездить каждый день по делам. Вокруг дома был разбит тенистый парк, славившийся редкими видами растений и придававший местности экзотический вид.

Г-н Дювиль и г-н Зарагир были давними друзьями. У них не было секретов друг от друга, взаимовыручка была их правилом и они весело смеялись над шутками, понятными им одним, поскольку в них сохранялась память о событиях и людях их юных лет. Г-н Зарагир отдыхал в Вальронсе от роли иностранца, которую был вынужден играть в других местах, наслаждался дружеской атмосферой и охотно смеялся в компании красивых барышень, которых постоянно приглашала г-жа Дювиль, надеявшаяся, что сын влюбится в одну из них. Луи Дювиль не влюбился ни в одну. Казалось, он не был создан для супружеской жизни, и, безразличный к сожалениям матушки, предоставлял девушкам выходить замуж, что те и делали одна за другой. Госпожа Дювиль была настойчива: она посещала свадьбы, приглядывалась к подружкам невесты и приглашала красивых из них занять в Вальронсе освободившееся место. Барышни эти являли г-ну Зарагиру картину счастливой молодости, которой сам он в свое время был лишен, и он мог воображать себя одновременно и их братом, и их отцом, и их дедом. По вечерам г-жа Дювиль садилась за рояль и он танцевал с девушками. Так же поступали и г-н Дювиль с сыном, и всех их троих девушки увлекали в свои хороводы в саду или в фарандолы по всему дому. Октябрь был самым веселым месяцем в Вальронсе. Г-н Зарагир чувствовал себя как дома в этой дружелюбной семье, был там в полной мере счастлив, но не забывал, что место его не здесь. Словно опасаясь, что совсем тут разнежится и растрогается, он по прошествии двух недель уезжал в далекие края, где, оставаясь самим собой, тем не менее как бы во исполнение своих обязанностей перед неким персонажем в самом себе становился человеком, в котором семья Дювилей ни за что не узнала бы своего друга.