Тимоте де Фомбель - Между небом и землей

— Голубцы, сырные рулетики в сухарях, выпечка — я от всего отказался! От всего!

Было похоже, что он вот-вот заплачет от таких суровых лишений.

Таможенники рассмеялись и пропустили его в цеппелин.

Излишне говорить, что, едва войдя внутрь, он кинулся обнимать повара Отто, умоляя подать ему на завтрак целый бараний окорок. Отто наобещал ему с три короба, лишь бы отделаться: сейчас ему было не до того, он водрузил на голову свой высокий колпак и отправился в кают-компанию.

Леди Драммонд-Хей уже сидела там за столом.

Взволнованный до глубины души, Отто подкрался к ней сзади, пытаясь на ходу застегнуть верхнюю пуговицу своего поварского халата. Наконец-то они встретились вновь!

Молодая женщина записывала в блокнот первые впечатления от посадки в цеппелин, которых ее чикагская газета ждала от нее для ближайшего выпуска.

— Леди!

Она глянула через плечо и обнаружила повара.

— Спасибо, мне ничего не нужно. Я выпила кофе в отеле.

— Но, Леди…

— Нет-нет, мне и правда ничего не нужно. Вы очень любезны, месье. Не уговаривайте.

Отто собрался было заговорить, но тут цеппелин пришел в движение: лебедка потащила его из ангара. Грейс Драммонд-Хей встала и посмотрела в окно. Сотни людей окружали появившийся дирижабль, удерживая его с помощью тросов.

Отто не находил в себе сил, чтобы сделать хоть шаг в сторону кухни.

Она его не узнала!

Пассажиры повыскакивали из кают и бросились к окнам кают-компании, не замечая несчастного повара, обратившегося в соляной столб.

Тем временем Эккенер, который сидел в рулевой рубке цеппелина, развернул и прочел телеграмму, только что полученную радистом:

Командиру «Графа Цеппелина» D-LZ 127

Перелет над Францией запрещен вплоть до нового приказа.

Один из пилотов, не отрывая рук от штурвала, обратился к Эккенеру. Цеппелин был уже полностью выведен из своего укрытия.

— Командир, я велю отдать концы. Через две минуты мы взлетаем.

— Выполняйте.

И Эккенер знаком подозвал Лемана.

— Капитан, можно вас на минуту?

Они вошли в штурманскую рубку. Там за столом работали два офицера.

— Господа, — сказал командир, — в нашей программе произошли изменения. Нам не разрешили пролетать над Францией.

— Значит, командуем отбой? — невозмутимо спросил Леман.

— Нет. Наш перелет никто не запрещал, просто мы выберем иной маршрут, прошу вас разработать его. Нужно пролететь над Швейцарией и Италией. Поищите в наших архивах: мы совершили такой же перелет три года назад, когда шли на Каир. Это было в апреле 1931-го. Над Сардинией мы повернем к западу и возьмем курс на Бразилию.

— Но нам неизвестна метеосводка в Альпах.

— Так запросите ее. И сообщите земле, что мы отбываем несмотря ни на что.

А двадцатью пятью метрами выше, в железной паутине распорок, на небольшой площадке лежал и ждал Ванго.

Цеппелин почему-то медлил со взлетом. Ванго рассчитывал пробыть здесь несколько часов, прежде чем показаться на люди. Большая часть экипажа знала его по прежнему рейсу пятилетней давности. Хуго Эккенер, конечно, для вида разбранит его, а затем подыщет работу на борту. А пассажиры и вовсе не заметят нового члена команды.

Ванго хорошо помнил этот тайник, расположенный рядом с винной кладовой, в самой верхней части дирижабля. Здесь ему не грозили непрошеные гости. Какие бы маневры ни совершал аппарат, экипажу незачем было подниматься в это помещение через лабиринт мостков и лесенок. Любой шум или запах вызывал в памяти Ванго знаменательный год, проведенный на борту цеппелина пять лет назад, и лицо маленькой Этель, которую он впервые увидел, когда они пролетали над Манхэттеном.

От этих воспоминаний у него сжималось сердце.

То последнее путешествие длилось три недели. Но все началось именно там. И счастье, и в то же время страх. Они дали друг другу клятву — единственную клятву в жизни Ванго, которую он не сдержал. И это терзало его, как открытая рана.

Но сегодня те времена казались ему такими же далекими, как воспоминание о родном острове. Сегодня он был преступником, которого разыскивали в его стране, беглецом, затаившимся в чреве железного кита, откуда никто не сможет его выгнать. Ванго было стыдно: он не рассказал Эккенеру, что заставило его пуститься в бега. Он скрыл от этого человека причину своего появления и тем самым обманул его, злоупотребил его доверием.

Но он знал и другое: если бы преступление, в котором его обвинили, стало кому-нибудь здесь известно, его никогда не пустили бы на борт.

Эккенер находился на своем обычном посту — у правого окна пилотской кабины.

Он глядел на пустынное взлетное поле, где только что вспыхнули в темноте фары автомобилей, подъезжавших к дирижаблю. Рулевой запросил еще несколько минут, чтобы проверить устойчивость аппарата. Командир охотно предоставил ему нужное время: он был очень доволен, что еще какие-то запоздавшие зрители смогут присутствовать при взлете. Эккенер испытывал горячую признательность к тысячам людей, разделявших его страсть к дирижаблям: эта страсть заставляла их вставать среди ночи только ради того, чтобы увидеть взлет «Графа Цеппелина».

Он сел в свое маленькое деревянное кресло, облокотившись на край открытого окна, рассеянно вынул из кармана помятый листок и снова проглядел текст. Это была статья, вырезанная из французской газеты. Он случайно заметил ее на столе — видимо, забыл кто-то из пассажиров, живших в отеле «Кургартен». С тех пор прошло три дня, но он никому не показал ее. В статье говорилось о жестоком преступлении, совершенном в Париже. Убийство. К трем колонкам репортажа прилагалась фотография Ванго.

Эккенер вовсе не собирался долго держать на борту своего юного пассажира. Едва увидев его спящим сном праведника на койке в каюте, он сразу почувствовал, что парень ни в чем не виноват.

Однако если он и был уверен в его непричастности к убийству, то сильно сомневался в объективности суда. Ванго ни в чем не походил на других молодых людей. Вся его жизнь была сплошной тайной. И при ближайшем рассмотрении в ней могли бы обнаружиться такие темные пятна, каких очень не любит человеческое правосудие.

Ему грозил эшафот.

Поэтому Эккенер рассчитывал высадить парня, по окончании перелета, в Латинской Америке, где он сможет начать жизнь заново. Для него это будет путешествием в один конец, в неизвестность. «Странная судьба, — подумал он. — Бывают на земле такие люди, о которых никогда ничего не известно — ни откуда они пришли, ни куда идут».

Автомобили были уже метрах в двухстах от цеппелина. Эккенер слышал их пронзительные гудки. Он сложил газетную вырезку, встал и приказал капитану дать сигнал к взлету.

— Мне бы хотелось пролететь над горами до десяти утра. Позже мы рискуем столкнуться с проблемами. А у меня нет никакого желания посадить «Графа Цеппелина» на скалы посреди эдельвейсов.